— Там целых трое.
— Тройня… — прошептала изумленная мать.
Однако живот не позволил ей надолго отвлечься от дела и напомнил о себе резкой болью, которая исторгла у нее новые вопли.
Жакмор достал из сумки и проглотил пару тонизирующих таблеток — похоже, работка предстояла не из легких. Потом схватил металлическую грелку и грохнул ею об пол, чтобы позвать кого-нибудь из прислуги. Маневр возымел успех: явилась нянька, вся в белом, как на китайских похоронах.
— Приготовьте инструменты, — обратился к ней Жакмор. — Как вас зовут?
— Меня звать Пизабеллой, месье, — ответила она с типично деревенским выговором.
— В таком случае, — проворчал Жакмор, — я лучше вообще не буду вас звать.
Девушка промолчала и принялась протирать никелированные инструменты. Жакмор подошел к роженице. Измотанная болью, та смолкла.
Жакмор вооружился бритвой и умелой рукой выбрил лобок. Затем взял кисточку и вдохновенно обвел операционное поле белой краской. Нянька смотрела, разинув рот, — ее познания в акушерстве кончались на уровне отела у коров.
— У вас есть медицинская энциклопедия? — спросил Жакмор, откладывая кисть.
Он наклонился над своим творением и подул на краску, чтобы скорее высохла.
— У меня есть только Полный Каталог велосипедно-оружейной продукции Сент-Этьенской Национальной фабрики, — ответила нянька.
— Любопытно. Это тоже может пригодиться, — сказал Жакмор и, потеряв интерес к беседе, дал волю глазам, тут же разбежавшимся по комнате и вскоре обнаружившим дверь, за которой томился Анжель.
— Кто томится за этой дверью? — спросил Жакмор.
— Да там хозяин… — ответила нянька. — Он заперт.
В этот момент очнулась роженица и завизжала со свежими силами. Кулаки ее сжимались и разжимались.
— А судно у вас есть? — обратился Жакмор к няньке.
— Пойду поищу.
— Пошевеливайтесь, вы, бестолочь, она же изгадит всю постель.
Нянька что есть духу рванула из комнаты, и по грохоту на лестнице Жакмор злорадно определил, что она полетела кубарем и носом пересчитала ступеньки.
Нагнувшись над роженицей, он ласково погладил ее искаженное болью лицо. Женщина судорожно вцепилась в его руку.
— Вы, может быть, хотите видеть мужа? — спросил он.
— Еще как, — ответила она. — Только дайте мне сначала револьвер, он там, в шкафу…
Жакмор покачал головой.
Примчалась нянька с плоской лоханью для замачивания псины.
— Ничего другого нет. Берите это.
— Помогите-ка мне подложить под нее эту штуку, — сказал Жакмор.
— Края слишком острые, — заметила нянька.
— Так и надо, — возразил врач. — Это будет ей наказанием.
— За что же ее наказывать?.. — удивилась нянька. — Она не сделала ничего плохого.
— А что она сделала хорошего?
Широкие бедра роженицы вжались в лоханку.
— Ну, — вздохнул Жакмор, — что дальше? В компетенцию психиатра такие вещи не входят.
Он напряженно думал. Между тем роженица безмолвствовала, а служанка стояла столбом, вытаращив на него пустые глаза.
— Должны отойти воды, — наконец сказала она. Жакмор обрадовался подсказке, хотя не подал виду, что услышал. Вдруг он изумленно поднял голову. В комнате стало темнеть.
— Это что, солнце ушло за тучу? — спросил он. Девушка подошла к окну. Свет сползал за кромку скал, а взамен с той стороны поднимался ветерок.
— Не пойму, что творится… — пробормотала она, боязливо отступив.
Тьма все сгущалась и поглотила все предметы в спальне, только тускло светилось каминное зеркало.
— Сядем и подождем, — смиренно сказал Жакмор.
Из открытого окна тянуло полынной горечью и пылью. Белый день сменился непроглядной теменью. В черноте спальни прозвучал возглас роженицы:
— Больше никогда. Ни за что. Никаких детей.
Жакмор заткнул уши — голос ее терзал слух, как скрежет ножа по закопченной сковородке. Нянька не выдержала и разревелась. Голос проникал под череп, сверлил мозги.
— Вот, сейчас вылезут, — с желчным смешком продолжала роженица. — А я тут разрывайся от боли. И это только начало.
Слова перешли в стоны, потом снова послышался задыхающийся голос:
— Впереди годы и годы, когда ни часу, ни секунды покоя. Значит, вся эта мука только ради того, чтобы мучиться всю жизнь.
— Ну, хватит, — рявкнул Жакмор.
Крики роженицы слились в сплошной душераздирающий вой. Жакмор успел привыкнуть к темноте и теперь различал в слабом свечении зеркала, как несчастная выгибалась дугой и что есть сил тужилась. Лавина крика захлестывала, залепляла уши врача. Вдруг в темном промежутке меж согнутых в коленях ног появились два пятнышка посветлее. Жакмор скорее угадал, чем увидел, как нянька, выйдя из оцепенения, подхватила двух младенцев и стала заворачивать их в пеленки.