Ну да ничего. Все уладится. Она даст им столько любви, окружит такой лаской и заботой, что жизнь без нее станет для них просто немыслимой.
Она рассеянно глядела в окно, как вдруг ее внимание привлек густой дым, поднимавшийся, по всей видимости, от сарая. Это горели полозья, по которым Анжель спустил лодку.
Клемантина вышла посмотреть, в чем дело, за ней, весело щебеча, увязались малыши. Собственно, особой нужды выяснять не было — она догадывалась и так. Что ж, последняя помеха устранялась сама собой.
Сарай трещал, пожираемый пламенем. Обугленные кусочки дерева разлетались во все стороны. Перед дверью неподвижно стоял Жакмор, наблюдая пожар. Клемантина сзади тронула его за плечо. Он вздрогнул, но ничего не сказал.
— Анжель уехал? — спросила Клемантина.
Он кивнул.
— Когда догорит, — сказала она, — вы с Пизабеллой расчистите место. Получится отличная детская площадка. Укрепим турник. То есть вы укрепите. Детишки будут рады порезвиться.
Жакмор удивился и хотел что-то возразить, но, взглянув на Клемантину, понял, что приказ не подлежит обсуждению.
— Вы справитесь, — уверенно сказала она. — И мой муж отлично бы справился. У него была сноровка. Надеюсь, это передастся и детям.
Часть третья
55 янвреля
«Я здесь уже четыре с лишним года», — думал Жакмор.
Борода его непомерно отросла.
59 янвреля
Шел противный мелкий дождь. Все кашляли. В парке было мокро и скользко. Море сливалось с серым небом. Ветер трепал над бухтой косые полотнища дождя.
В дождь скучно. Приходится сидеть дома. Ноэль, Жоэль и Ситроен играли в детской. Пускали слюни. Игра была такой: Ситроен проползал на четвереньках вдоль кромки ковра, останавливался над каждым квадратом, наклонял голову и пускал слюну. Ноэль и Жоэль следовали за ним и старались попасть слюной на те же места. Это было непросто.
А дождь все шел и шел. На кухне Клемантина готовила пюре на молоке. Она растолстела. Перестала краситься. Занималась только детьми. Закончив стряпню, она опять пошла к ним.
В детской Пизабелла распекала братьев:
— Поганцы! Грязнули!
— Но на улице дождь, — сказал Ситроен, утирая рот после особенно удачного плевка.
— На улице дождь, — повторил Жоэль.
— Дождь, — лаконично обронил Ноэль. Ему было не до разговоров: ход был за ним.
— А кто будет тут за вами подтирать?
— Ты, — сказал Ситроен.
Тут вошла Клемантина и услышала конец беседы.
— Конечно вы, — вмешалась она, — для того вас и наняли. Надо же бедняжкам как-то развлекаться. Не видите, что ли, какая погода?
— Это ни в какие ворота, — сказала Пизабелла.
— Ну хватит, — оборвала ее Клемантина. — Можете идти гладить. Я сама займусь с детьми.
Служанка вышла.
— Можете плеваться, котятки, — сказала Клемантина братьям. — Если это вам нравится, плюйтесь на здоровье.
— Мы больше не хотим, — сказал Ситроен и встал. — Давайте играть в поезд, — обратился он к двойняшкам.
— Поцелуйте меня, — попросила Клемантина.
— Нет! — отрезал Ситроен.
— Нет, — повторил Жоэль.
Ноэлю, чтобы быть более кратким, осталось только промолчать.
— Вы не любите мамочку? — спросила Клемантина, опускаясь на колени.
— Любим, — сказал Ситроен. — Но мы играем в поезд. И ты садись в поезд.
— Ладно, — согласилась Клемантина. — Оп-ля! Поехали!
— Дуди, — велел Ситроен. — Ты будешь гудок. А я — машинист.
— И я тоже, — сказал Жоэль и запыхтел: — Чух-чух-чух…
— И я, — кратко изрек Ноэль.
— Лапочки вы мои! — Клемантина хотела расцеловать их.
— Дуди! — повторил Ситроен. — Подъезжаем к станции.
. . .
Жоэль замедлил ход.
— Здорово! — сказала Клемантина. Она так долго гудела, что чуть не сорвала голос. — Замечательный поезд. А теперь идите есть пюре.
— Нет! — сказал Ситроен.
— Нет, — повторил Жоэль.
— Тогда я буду плакать, — сказала Клемантина.
— Ты не умеешь, — презрительно заметил Ноэль. Беззастенчивое заявление матери заставило его изменить обычному немногословию.
— Это я не умею плакать? — И Клемантина принялась рыдать.
— Нет, — оборвал ее Ситроен. — Ты не умеешь. Ты делаешь так: хны-хны-хны. А надо так: у-у-у…
— Пожалуйста: у-у-уу! — завыла Клемантина.
— Все равно не то, — сказал Жоэль. — Вот слушай.
Он показал. Ноэль молча выжал слезу. Жоэль вошел во вкус. Ситроен никогда не плакал. Но он скорчил горестную мину. Можно даже сказать: скорбную.