Не выдержав, она встала, неслышным шагом прошла в детскую и села на стул. Ей были хорошо видны все трое. Детишки спали ровным сном. Постепенно сморило и Клемантину, она уронила голову на грудь, но спала беспокойно, поминутно вздрагивая, как гончий пес, которому снится охота.
135 апревгуста
Уф, подумал Жакмор, подходя к деревне, чуть не в тысячный раз тащусь в эту проклятую дыру, на всем пути ничегошеньки нового не осталось. Спасибо на том, что он не перекрывает другие пути к познанию мира. Вот, может, сегодня в кои-то веки можно будет поразвлечься.
На всех углах красовались афиши. Светло-сиреневые листочки, вышедшие из-под гектографа. «СЕГОДНЯ ДНЕМ — БОЖЕСТВЕННОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ…» и т. д. Спектакль давали в сарае позади дома священника. Нетрудно было угадать, что устраивал его сам кюре.
Хвулы с его лодкой на красной речке что-то не видно. Наверное, он дальше, за поворотом. Из серых домов выходили принарядившиеся, как на похороны, крестьяне. Учеников с собой не брали. А чтобы им не было обидно, в дни воскресных представлений хозяева с утра выдавали им такую щедрую порцию оплеух и затрещин, что им казалось счастьем посидеть несколько часов дома, в одиночестве.
Жакмор давно знал все закоулки. Он перешел через площадь, где по-прежнему регулярно проходила распродажа стариков, обогнул школу и несколько минут спустя покупал билет в кассе около церкви. Выдавал билеты мальчишка-хорист. Жакмор купил место подороже, чтобы все было видно. И наконец вошел в сарай. Он был не первым зрителем, и то и дело прибывали новые. У входа другой мальчуган надорвал его билет, вернее, разорвал пополам и отдал одну половинку Жакмору. Третий усаживал только что прибывшее семейство, так что Жакмору пришлось немного подождать, пока он освободится и займется им. Все трое маленьких хористов были в парадных костюмах: красная юбочка, облако кружев и скуфейка на голове. Мальчуган взял билет Жакмора и провел его в партер. Чтобы продать побольше билетов, кюре запихнул в сарай все церковные стулья, кое-где они громоздились друг на друга, так что было и не сесть.
Жакмор сел на свое место и нехотя отвесил затрещину хористу, который явно ждал чаевых и, видимо, вполне удовольствовался полученным. И слава Богу, не то пришлось бы прибавить еще парочку звонких оплеух — не мог же Жакмор, при всей своей неприязни к подобным вещам, публично нарушать общественные установления. Ощущая какую-то неловкость, он осмотрелся.
Вдоль всех четырех стен сарая теснились стулья, а середину занимал самый настоящий ринг: четыре резных столбика на массивных металлических подставках, между ними натянуты пурпурные бархатные шнуры. На двух расположенных по диагонали столбах были изображены известные эпизоды из жизни Иисуса:
Иисус чешет ногу на обочине дороги, Иисус прикладывается к бутылочке красного, Иисус удит рыбу — в общем, полный лубочный набор. Зато два других выглядели пооригинальнее: левый, ближний к Жакмору, был выполнен в виде трезубца зубьями вверх и покрыт поистине сатанинскими резными фигурками, многие из которых могли вогнать в краску — или вовсе выгнать вон — даже доминиканца. Или даже дюжину доминиканцев. А то и самого генералиссимуса ордена иезуитов. Четвертый, и последний, столб, точнее, крест был украшен не столь затейливо, на нем красовался всего лишь сам кюре, изображенный голым, со спины, и наклонившимся, чтобы отыскать укатившуюся под кровать пуговку от воротничка.
Народ все прибывал, и постепенно в сарае установилась обычная атмосфера воскресных представлений, которая складывается из грохота стульев, проклятий тех, кто поскупился и теперь не мог сесть, пронзительных криков хористов, крепкого запаха потных ног, стонов только что купленных на ярмарке стариков, которых новые хозяева прихватили с собой, чтобы помучить в антрактах. Внезапно раздался оглушительный скрежет, как будто запустили поцарапанную пластинку, и из громкоговорителя, который Жакмор, запрокинув голову, увидел под потолочной балкой, прямо над рингом, зазвучал утробный бас. Прислушавшись, Жакмор узнал голос кюре. Несмотря на хрип динамика, все-таки можно было различить, что он говорит.
— Позор! — вступил кюре.
— О-го-го! Ха-ха-ха! — взорвалась обрадованная новой забавой толпа.
— Некоторые из вас поддались гнусной скупости и постыдному крохоборству, поправ заветы Священного Писания. Они купили самые дешевые билеты. И им не достанется места! Сегодня здесь богоугодное представление, а Богу угодны благие дела, кто же скупится уважить Божью блажь, заслуживает вечных мук и будет гореть в аду на медленном огне — для скряг пожалеют добрых дров и будут их коптить на дрянном древесном угле, торфе, а то и вовсе на сухой траве.