Обед состоял из большого лося,
Запитого водочкой (грамм пятьдесят).
За это весь лес ненавидел ее.
Доволен в лесу оставался лишь еж -
Он думал, колючки помогут ежам,
Их съесть помешают, однако хуй там!
Тот еж как-то вышел погреться на луг
И был безмятежен и весел, как вдруг
Вампирская тень пролетела над ним,
И был он укушен укусом зубным.
С тех пор знали звери: не будет житья,
Пока здесь лютует вампиров семья.
Носила когда вампиреныша мать,
Она уже знала, как сына назвать.
Ее посетило однажды видение
Лица по ТВ теннисиста Евгения.
Евгений усиленно матч побеждал
И возглас победный лицом исторгал.
Достойное имя - достойный чувак!
Однако казалось, что что-то не так.
Дух Мексики в имени должен был быть,
И имя пришлось ей слегка изменить.
Решивши сынка Эухеньо назвать,
Она побежала скорее рожать.
Ребенок в итоге окреп и подрос,
И звери в лесу наблюдали курьез:
Животных он кушать совсем не хотел,
От мысли об этом лицом багровел.
Что ж, выучил он комариный язык,
В тусню комаров он успешно проник,
И клык был не нужен, а только слова...
Вампирша считала, что сын туповат,
Пыталась его на охоту водить,
Раскаялась, что поспешила родить.
Но все ж материнский довлел над ней долг.
Хотя и не вышел из сыночки толк,
Она прожила с ним достаточно лет,
Махнула рукой и купила билет
В один конец в Мехико. Там ее ждал
Тот, кто ее сердцем давно обладал,
Законнейший муж, мексиканский герой,
Немножко обросший седой бородой.
Укус ее сделал вампиром его.
С тех пор не желал он уже ничего,
Помимо горячей и алой крови.
Стал к монстрам с тех пор он довольно терпим,
Вступил в переписку он с беглой женой
О лучших вариантах диеты мясной,
Она ему выслала фото сынка.
Он будто бы снова влюбился слегка.
Почти каждый день письма слали они:
Он пишет ей - ради бога, вернись,
Она отвечает - вот сын подрастет...
И вот, наконец, восемнадцатый год.
Простились они, и уехала мать.
Остался один Похуеску страдать.
Хозяйство он вел и зверей привечал,
Построил он баню, гараж и спортзал,
Деревьев еще посадил дохрена.
По лесу с утра совершал променад,
А вечером он с комарами тусил,
И кровь, как комар, минимально он пил.
Со всеми был вежлив приятен и мил,
Бухать не бухал и вообще не жестил.
И так год за годом он существовал,
Но под конец все ж задепрессовал.
Любому из нас, как бы ни был он плох,
Всю жизнь одному провести западло.
Оставил он дом и зверей позади
И одиночный поход учудил.
***
Был лес живописен, и сосны крепки,
И кланялись вслед молодые дубки.
Порхали стрекозы вокруг, и пчела
Жужжала задорно, летя по делам.
Увы, постепенно темнело вокруг, ═
И чаща сгущалась. Промчался барсук - ═
Скорее укрыться в норе средь корней,
В норе безопасной согреться скорей.
И страх одолел Эухеньо в глуши.
Уже скоро ночь, а вокруг ни души,
Но чу! - кто-то палой листвою шуршит
И веткой поломанной дерзко хрустит.
Застыл Похуеску на месте, дрожа,
От страха собрался ежа он рожать.
Тут, ветви раздвинув, навстречу ему
Шагнул человек, по гражданству удмурт,
По возрасту бабка, по гендеру - Ж,
С пропиской на тридцать восьмом этаже.
Она собирала грибы в том лесу,
Чтоб их добавлять в суп, там, или мацу.
Короче, обычный, читатель, грибник.
Факт этот, однако, не сразу постиг
Наш Э.Похуеску. Он грозно завыл
И бабку от страха за грудь ухватил.
Старушка сама не преставилась чуть:
Хоть женщина в возрасте, все-таки грудь...
К тому ж, незнакомец был темен лицом,
Сверкал он безжалостным белым клыком,
За ним мириады неслись комаров,
И красным светило из узких зрачков,
Разило от чудища за километр.
И ясно ей стало, что он людоед.
Она собралась его ебнуть клюкой,
Как вдруг чудо-юдо открыло рот свой,
И тенором бархатным молвило ей:
"Здорово, бабуля, хотите портвейн?
Мне мама оставила полбутыля,
Хотя я непьющий совсем экземпляр.
Портвейн прихватил я однако с собой,
А также вкуснейший пирог овощной,
Чтобы в дороге друзей угощать,
Которых надеюсь скорей повстречать".
Но бабку, похоже, портвейн не прельстил.
Она завопила вдруг что было сил:
"Изьвер и бакань, дурьяськыны, лакыр,
Сгинь, отвратительный мерзкий вампир!"
Наш Эухеньо слегка огорчился
И, жестко обломанный, в лес удалился.
Белку погладив, утешился он,
В итоге решив, что карга моветон
Удмуртский бессовестно предприняла
И этим мрак в душу ему пролила.
Но мысль в его подсознание впилась:
"Быть может старуха - бездушная мразь,
Но вдруг и со мною чего-то не так?
Вдруг я урод? Или, может, дурак?"
И, мысль эту прочь от себя прогоняя,
Уснул Эухеньо, бобра обнимая.
Наутро проснулись они под кустом,
Укрыты заботливо палым листом.
Бобер Похуеску дал крови глоточек,
А сам скушал аленький нежный цветочек.
Погладив живот, Эухеньо спросил:
"Бобер мой бобер, что крови мне налил,
Не знаешь ли ты, где друзей мне искать?"
Бобер отвечает: "Мне, в общем-то, ссать.
Но так уж и быть, я тебе подскажу.
Ты в каждую руку возьми по ежу,
Затем отправляйся на юго-восток.
Пройдешь по тропинке еще метров сто
И выйдешь из леса. Увидишь ты луг.
На нем тебя встретит твой будущий друг,
Цыган. Он любитель отведать ежа.
Когда он представится, лучше не ржать.
Тебя тут же в табор он свой отведет,
И чарку наполнит, и песню споет.
И весь табор станет с тобою дружить,
Ежа поедать, песни петь, водку пить".
Бобру Эухеньо спасибо сказал,
Пирог и портвейн в благодарность отдал,
Нашел двух ежей пожирнее на вид,
Чтобы цыгану ежом удружить.
И вот, он выходит из леса на свет.
Пред ним стоит парень - шикарно одет,
С цигаркой во рту и хитринкой в глазах,
И мысль очевидно его о ежах.
Ежей Похуеску ему протянул.
Цыган на него благосклонно взглянул,
Сказал: "Незнакомец, представься скорей!
Спасибо за этих жирнейших ежей".
"Меня Эухеньо зовут, Похуеску,
Я в доме живу вон за тем перелеском".
Ну а меня же зовут Аполлон
Бабкин-Козёл. Я цыганский барон".
Наш Похуеску сдержался с трудом,
Зная: нельзя ржать над этим Козлом.
Молча кивнул он и следом пошел.
Гордо вышагивал Бабкин-Козёл.
Вскоре они добрались до цыган.
Происходил у цыган балаган,
Но только узрели цыгане ежей,
Как стали, конечно, еще веселей.
Песню цыганскую спели они
О том, как ежей их текстура манит:
Колючий еж
Наш украсит борщ,
И лягушка сладость придаст.
А кто не любит ежей,
Кто не хочет ежей,
Тот изменник и педераст!
Затем развели они жаркий костер,
И нож был разделочный очень остер.
Закинув крапивы, ежей и лаврушки,
Для вкуса добавили лапки лягушки.
Дымится над полем душистый супец.
Съев ложку, решил Эухеньо: пиздец