Веселый Пчелиньо, прекраснейший гид.
За окнами вился крутой серпантин,
Поэму свою продолжал Августин.
Но вот, наконец, тормознуло ТС
Среди живописных и памятных мест.
Герой наш сошел. Солнце било в глаза.
Пчелиньо, откашлявшись, громко сказал:
"Ну что ж, бьенвенида, мой друг Похуеску,
В царство культуры, богов и бурлеска!
Давай в пирамиду скорее пойдем,
Пока бог дождя не обдал нас дождем".
Зашли в пирамиду вампир и Пчелиньо,
И наш Эухеньо увяз в паутине,
Пчелиньо, однако, как дома тут был,
И мигом туриста он освободил,
Достал из кармана карманный фонарь,
А также другой гидовской инвентарь:
Брошюру, блокнотик, флажок, микрофон...
У входа стоял ягуаровый трон.
Наш Эухеньо устало зевнул,
К нему подошел, на него посягнул.
Пчелиньо тотчас закричал: "Твою мать!
Не смей, Эухеньо, на трон посягать!
Тебя Чак-Мооль может сильно проклясть!
Раз ты так устал, то садись лучше в грязь".
Вздохнул Похуеску и на пол присел.
И голос Пчелиньо над ним зазвенел:
"Смотри, это статуя Чака Мооля,
Богом дождя он работать изволил.
Чаша в руках у него непростая - ═══
Туда сердца жертв приношения кидают...
Ох, что это я! Не кидают - кидали.
Уж многие годы тут не убивали.
Но можешь энергию ты ощутить.
Для этого надо отвара отпить.
Я знаю древнейший индейский рецепт.
Шаманской науки я младший адепт.
Как только отвара ты выпьешь, мой друг,
Твой станет богами украшен досуг. ══
Но ты не волнуйся, они уж не те,
Не требуют крови, сердец и костей.
Просто красивый цветной пантеон.
Ну что ж, выпей и закуси. Вот лимон".
Флягу Пчелиньо ему протянул.
Герой из нее обреченно глотнул,
Долькой лимона отвар закусил,
Снова присел и совсем затупил.
Скоро уж стало казаться герою,
Что все шевелилось вокруг, как живое.
Чак подмигнул и немного привстал,
Трон ягуаровый громко урчал.
На ноги поднялся наш Эухеньо,
И началось тут светопреставление.
Чудищей стадо неслось по стене,
Голос Пчелиньо под сводом гремел:
"Чак, добрый вечер! Я жертву принес!
(Я молодец, я такой виртуоз!)
Ты посмотри на него, дорогой -
Он же вампир и к тому ж голубой,
Негр, румын и цыган, полагаю.
Его я покушать тебе предлагаю!"
Тут осознал Эухеньо обман:
Гид оказался совсем хулиган.
Снова с предательством встретился он,
Вновь был нещадно судьбой ущемлен.
Тут уж не выдержал наш Похуеску -
Заговорил он достаточно дерзко:
"Буенос ночес, божественный Чак.
Вы в жертву хотите меня или как?"
Чак громогласно ответил ему:
"В жертву хочу и, конечно, приму!"
Хоть жертвой стать Похуеску боялся,
Жить средь предателей он заебался,
Поэтому тоном суровым изрек:
"Что ж, очевидно, исчерпан мой срок!
Давай, Чак Мооль, вырви сердце мое.
Оставь себе плащ, левый клык и белье.
Пчелиньо, предатель, козел и мудак!
Хотя бы родителям ты передай,
Что я до последнего думал о них.
Они мне последние скрасили дни".
Исторг Эухеньо большую слезу,
Пальцем еще ковырнулся в носу,
Слюни пустил, а затем продолжал:
"Мир этот мерзкий меня заебал! -
После чего злобно выдавил прыщ. -
Пусть я убог, но душою не нищ!
Однако смеется судьба надо мной!
Где бы я ни был, везде я чужой.
Друга пытался не раз завести,
Даже порою друзей коллектив -
Не суждено было сбыться мечтам,
Были мечты мои всем по хуям.
В душе не осталось мечты никакой.
Давай же убей меня, бог, боже мой!"
Чак удивленно бровями махал
И Похуеске ушами внимал.
"Что же не так? - продолжал Похуеску. -
Я ведь не груб, и совсем я не дерзкий.
Вежливость я проявляю всегда,
Не обижаю людей никогда.
Чак, ты ведь бог - не известно ль тебе,
Что изменить мне в унылом себе,
Чтобы найти хоть каких-то друзей?
Если не знаешь, скорее убей!
Жить потому что уж так нету сил.
Может урод я, а может дебил?
Может в моем воспитании пробел?"
Чак от такого вконец охуел.
Он в темноту кулаком погрозил
И громогласнейше провозгласил:
"Жрец мой Пчелиньо! Что это за хрень?!
Что, бля, за негроподобный олень?
Жрать я такое сейчас не могу.
Вдруг я желудок перенапрягу?
Храбрых сердец я вовек лишь вкушал,
Статных, красивых я воинов жрал.
Это унылое черное чмо
Хуже, блять, чем помидор с ГМО.
Думаю, что, его плоти вкусив,
Я могу стать неприятен и вшив. ══
Давай-ка отправлю его я к хуям.
Другие пусть им занимаются там,
А ты приведи мне кого повкусней,
А то станешь сам скоро жертвой моей!"
Тут Чак-Мооль заклинанье сказал,
И наш Похуеску мгновенно пропал.
Что стало с Пчелиньо, не знает никто.
Однако, читатель, я думаю, что
Все льется кровь жертв по ладоням Пчелиньо,
Как льется задорно строфа августинья.
***
Во тьме Эухеньо летел и молился
И вскоре на гору цветов приземлился.
Там сад бурно цвел, колосилась трава.
Услышал герой наш такие слова:
"Ты что здесь забыл, мерзкий ты человек?!
Ты что, целиком потерял интеллект?
Единолично я тут нахожусь,
К верховным богам дохуя отношусь!
Светится лихо мое оперенье.
А ты кто такой?" Отвечал Эухеньо:
"Я тут оказался по воле чужой.
Послал меня к вам один бог дождевой.
Зовут Эухеньо меня, Похуеску.
Должен сказать, ваши перья прелестны.
Да и жилище вообще ничего.
Похоже, великое вы божество".
Змей в оперении был удивлен.
Очень давно жил изгнанником он
И не слыхал много лет добрых слов.
Привык быть воинственен, зол и суров
И даже не знал, что ему отвечать,
И в этой связи предпочел промолчать.
Тогда Эухеньо решил продолжать:
"Змей, дорогой, меня бросила мать, ═══
Когда был юнцом я. Приехал я к ней,
Однако она не желала гостей.
Меня на экскурсию сопроводила,
И сразу, похоже, меня позабыла.
А экскурсовод оказался адепт
Бога Мооля, фанат непотребств.
Вот этот жрец меня ввел в заблужденье,
И вместо архитектур посещения
Я чуть не погиб, был отправлен сюда,
И здесь мне случилось тебя увидать.
Скажи мне, прекрасный пернатый колосс,
Кто ты? Куда меня рок перенес?"
Змей отвечал ему: "Кетцалькоатль
Кличут меня. Я, как видишь, пернатый
Змей. Почитал меня весь континент,
Стол мой ломился от яств и от жертв.
Потом некий Тескатлипока явился
И на меня ни за что ополчился.
Был я наивен, мой друг Эухеньо,
С радостью принял его подношение.
Зельем он мерзким меня опоил, ═════
После чего я позорно тусил.
Я танцевал и показывал жопу,
Потом укатил из страны автостопом
И вот живу теперь тут, на горе,
Сажаю какао, лежу на ковре.
Я очень желал бы вернуться в народ,
Да только никто меня, братец, не ждет.
Время богов уж давно позади,
Мне интереса в них не возбудить.
Знать, оставаться навеки мне тут", -
Кетцалькоатль изволил вздохнуть.
Руку тогда протянул Эухеньо,