Она перевернула страницу и затерялась в заметках об исцелении. Она читала заголовки, советы, как остановить кровотечение, вправить кости, чистить раны, помочь беременности. Мать Сорчи знала многое, и все это она описала.
Этого было мало. Она хотела проглотить слова матери, хотела помнить ее голос. Десяти лет хватило, чтобы забыть о человеке многое.
Если Сорча сильно пыталась, она помнила, как солнце превращало рыжеватые волосы мамы в огонь. Как Сорча часами считала веснушки на руке матери, когда та болела. Но она не помнила тон ее голоса, истории шепотом или как она звучала, когда говорила дочери «Я люблю тебя».
Сорча всхлипнула и сморгнула слезы.
Качая головой, она похлопала по дневнику и вернула его в мешок.
— Останешься там, — прошептала она. — В безопасности.
Крылья ударили по иллюминатору корабля. Сорча отпрянула к кровати и уставилась на большого ворона, заглянувшего в комнату.
— Простите? — охнула она. — Кто вы?
Он каркнул, склонил голову и смотрел на нее желтым глазом.
— Нет, — она встала на ноги. — Нет. Мне не нужен пернатый друг в комнате.
Ворон не слушал. Он прыгнул на стол.
— Нет! — сказала снова Сорча.
Она махнула на него руками. Его было нечем прогнать, да и было поздно. Вороны были умными, но она не знала, что они могли так влететь. Если она спугнет его, он будет летать под потолком. Она посмотрела на его крылья.
— А ты большой, — сказала она. — Думаю, ты мог бы ранить меня крыльями в полете.
Он склонил голову на другой бок, прыгнул к ней.
— Ах, — выдохнула она. — Прошу, не надо.
Ворон отскочил.
— Нет, — Сорча покачала головой. — И так не надо.
Ворон застыл и посмотрел на нее.
— Ты меня понимаешь?
Он каркнул.
Сорча ошеломленно попятилась. Ее пятка задела край ковра, и она гулко рухнула на пол. От удара о дерево она скривилась, боль пронзила молнией.
Ворон поднял крылья, словно собрался взлетать.
— Нет! — Сорча подняла руку, другой потирая ушиб. — Я в порядке. Прошу, не надо!
Он замешкался, но крылья были подняты.
— Я в порядке. Я не думала, что ты меня поймешь. Ты капитана?
Реакция ворона была мгновенной. Его крылья раскрылись, голова поднялась на огромную высоту, он яростно каркнул.
— Я тебя оскорбила? — спросила она. — Прости. Это каюта капитана, и это логично.
Хотя говорить с птицей, словно она понимает, было не логично. Они были умными, и ее не должно было удивлять, что птица реагировала на ее слова.
Сорча прищурилась.
— Я все выдумала, потому что вчера я была в безопасности с семьей, а теперь плыву в Другой мир? Или ты меня понимаешь?
Ворон хлопнул крыльями.
Сорча поднялась с болью на ноги.
— Я схожу с ума. Сначала сделка с фейри. Теперь я думаю, что меня понимаю вороны. Что дальше? Опекуны окажутся правдой?
Она фыркнула. Капитан пытался запугать ее, чтобы она не выходила к мужчинам. Она понимала, что он не хотел, чтобы она мешалась, но он мог сделать это мягче.
Ворон каркнул снова и прыгнул к окошку. Он клюнул дерево, стучал через промежутки, словно умышленно. Между ударами он поглядывал на нее.
Он хотел позвать ее к окошку? Она сделала пару робких шагов вперед. Если птица понимала ее, она хотела, чтобы Сорча выглянула?
— Я схожу с ума, — сказала она.
Сорча смотрела на ворона, чтобы он не бросился на нее. Птица замерла. Сорча зацепилась локтями за окошко и склонилась в него.
Волны океана не доставали до окна, но соленые брызги усеяли ее щеки. Солнце село, пока она читала. Луна светила на волны, делая их серебристыми и белыми.
Было красиво. Дикий океан был последней загадкой в мире. Волна ударила по кораблю, и плеск воды был музыкой.
— Сложно поверить, что это место опасно, — прошептала она.
Она протянула руку к волне. Вода брызнула, холодая, пузырька задевали ее пальцы, лопались. Она подняла пальцы ко рту. Она слизнула соль с кожи, тихо смеясь.
— Видишь? — она оглянулась на ворона. — Это не так и опасно.
Тихий стук об бок корабля испугал ее. Она посмотрела на темные воды, но ничего не видела на глубине.
Сорча прищурилась, склонилась сильнее.
Что-то шевелилось в темноте. Она не видела, что там было, или откуда было движение, но тьма менялась.
Она вытянулась еще сильнее в окошко, сжимая корабль руками.
Во тьме океана, на расстоянии руки, моргал глаз — больше тарелки для ужина, черный, как ночь. Она его видела. И длинный опекун тянулся дальше корабля.