Все это я узнала позже. А пока была ночь, рычание драконов, тяжелые шаги и воздушные вихри, поднятые движением крыльев. Химера, истекающая кровью. И я, стоящая перед ним на коленях. А потом наступила тьма.
Я открыла глаза и обнаружила, что нахожусь в постели в своей комнате. И тут же подскочила как ужаленная:
– Керин!
– Тихо, тихо, моя родная, – папина рука осторожно легла мне на лоб, успокаивая. – Он жив. Под охраной, но его не тронут. Он под защитой этих стен.
Папа воспользовался древней традицией драконов: хозяин замка мог гарантировать неприкосновенность любому гостю, соверши он даже преступление против короны, но только до тех пор, пока тот не покинет стен замка.
Обессиленная, я откинулась на подушки. Облизнула пересохшие губы.
– Папа, попроси всех моих женихов оставить замок. Боюсь, я не хочу никого видеть.
– Конечно. И я уже это сделал. Остался только Арен, но лишь потому, что он сын короля.
– А Сейдж… – я боялась спрашивать, но в ответ на невысказанный вопрос узнала все о готовящемся процессе.
– Король, отряд стражников и… преступник покинут гору утром.
Когда папа произнес «преступник», его руки непроизвольно сжались. Позже он объяснил мне, о чем думал в этот момент. Он думал, что когда-то Сейдж был всего лишь мальчишкой, что папа хотел дать шанс этой семье из-за Лейры, которая однажды помогла маме. «Когда же он успел вырасти таким мерзавцем?» – спрашивал себя папа.
– Посидеть с тобой, пока ты не уснешь?
Он часто рассказывал мне, маленькой, сказки, пел песенки. У моего папы невероятно красивый голос. Особенно мне нравилась колыбельная «Радость моя», а папа улыбался и говорил, что я любила ее уже тогда, когда находилась в мамином животе. Но сейчас я не хотела, чтобы он оставался. Я только сегодня осознала, что драконы, к числу которых отношусь я сама, вовсе не так добры и великодушны, как я всегда считала. И даже мой папа… Мой любимый папа…
– Оставь меня одну, пожалуйста, – глухо произнесла я в подушку.
– Позвать маму?
– Хочу побыть одна!
– Горошинка… – начал он, но замолчал, поцеловал в макушку и вышел.
Уснуть я не смогла – вертелась, крутилась, смяла все простыни, выпила всю воду из графина. Потом накинула халатик и вышла в коридор. Я не понимала, куда иду, но оставаться в спальне тоже не могла.
Из гостиной доносились приглушенные голоса родителей. Я тихонько начала спускаться, стараясь остаться незамеченной. Не знаю, что я надеялась увидеть или услышать. Затаилась, наблюдая.
Папа места себе не находил. Однажды у моего дедушки из мира людей, маминого отца, разболелся зуб. Я помню, как он не мог и минуты усидеть спокойно, как он стонал, как пытался устроиться то на кресле, то на диване. У драконов не болят зубы. У нас если и болит что-то, то очень недолго. И папа не стонал. Но вел себя совсем как дедушка, который мучается от боли.
Он то вставал и стоял сгорбившись, опираясь рукой на каминную полку, то садился, то ходил по залу. Его словно разъедало что-то изнутри. Вот он снова вскочил на ноги, но тут мама крепко обняла его и положила голову ему на грудь.
– С ней все хорошо, Скай. С нашей девочкой не случилось ничего страшного, – сказала она тихо, но твердо.
А папа ответил непонятно:
– Я знал, что когда-нибудь мое прошлое вернется ко мне…
Мама подняла на него взгляд и прикоснулась к щеке:
– Больше не вернется, Скай.
Папа накрыл ее ладонь своей. Так они и стояли, глядя друг другу в глаза. В их жестах, в их взглядах было столько любви… Я уже ничего не понимала…
Я повернулась и пошла по коридору. Сначала не знала, что я ищу, а потом заметила стражников возле одной из комнат и догадалась: я не могу уснуть, потому что должна увидеть Керина.
Стражники поднялись мне навстречу:
– Леди Ньорд?
– Отец разрешил навестить гостя, – уверенно произнесла я.
– Пленника, – поправил один из них.
– Гостя, – твердо повторила я.
Они переглянулись, но спорить не стали, расступились, пропуская.
Я вошла в полутемную комнату, где тускло светился матовый шар. Керин лежал на спине, вытянувшийся и неподвижный. Он был укрыт одеялом, но я увидела, что его грудь и руки стягивают бинты.
– Ты ведь не собираешься умирать? – с вызовом спросила я.
На самом деле у меня от страха тряслись коленки. Керин был не просто бледный, его кожа была какого-то даже зеленоватого оттенка, глаза ввалились. Может быть, он уже не слышит моих слов… Может быть, он уже перешел грань, отделяющую живых от мертвых, и ни мои слезы, ни мои уговоры ничего не смогут изменить…