С утра получил текст от Алекса. Пять слов, три опечатки: срочно нужно встретиться, очень важно.
– Ну вот, – пробормотал я. – Началось…
Звонить ему я не стал, отправил текст. Пальцы тыкали не туда, от спешки руки дрожали. Чёрт с ним, поймёт, исправлять не стал.
По привычке прихватил ракетку, хотя знал, что играть не буду. Среда – условный рефлекс.
С реки дул сырой ветер. Задержался у кортов, там два маньяка – один потный, в трусах и майке, другой – в русской шапке-ушанке и меховых перчатках, – носились взад и вперёд, лупили так, словно хотели убить друг друга. Я поёжился и пошёл в «Сити-Гриль». Надеялся не застать Кэрол, но сразу столкнулся с ней у входа. Она нахмурила нарисованные дуги, поджала лиловые губы.
– Уезжал? – равнодушно спросила она, держа наготове блокнот. – Что будем пить-есть?
Я поглядел на фиолетовые ногти, длинные и острые.
– На аукцион… в Чикаго ездил… – соврал я.
– А-а, это тот город, где нет телефонной связи…
Обжигая губы, пил чай с лимоном. Добавлял туда ром. Сел у стены, справа окно, напротив вход. Как в вестерне – всё под контролем, всё простреливается. Впрочем, травоядные не стреляют, они выясняют отношения – так это кажется у них называется.
В окне сновали макушки и шляпы, потом раскрылись и заплясали мокрые зонтики. Вдали темнела вода залива, статуя Свободы факелом цеплялась за мохнатую серую мерзость, которая ползла с севера. Раскрыл газету, несколько раз перечитал один абзац. Как по-китайски, ничего не понял. Плюнул, начал просто перелистывать страницы, поглядывая то на дверь, то в окно.
Алекс появился на десять минут раньше условленного.
– Ты здесь уже… – досаду скрыть не удалось. – Чайком балуемся?
Он сел напротив, шлёпнул перчатки на стол. С грохотом отодвинул стул, развалясь, закинул ногу на ногу. Заказал двойную «Столичную». Когда принесли водку, он сразу отпил половину.
Я никогда не обращал внимания, какого цвета у него глаза. Карие. Он смотрел сквозь меня, сквозь стену. Глаза казались неживыми. Он зачем-то громко хлопнул в ладоши и засмеялся. От рома у меня поплыла голова, происходящее стало напоминать скверный сон. Знает или нет? Я надеялся, что она ничего не сказала.
Алекс допил водку, стукнул стаканом. Посетителей было мало, но все кто был, сразу посмотрели на нас. Мне стало стыдно за него, за себя, за то, что я здесь с ним. Ведь мог же просто не ответить, ведь мог! Нет, потащился…
– Короче, ты прав оказался, Дмитрий, – он сказал так, словно завершал какой-то монолог. И снова хлопнул в ладоши.
– Что? – сипло спросил я и обрадовался – не сказала!
– Суки они, вот что! Суки! – он засмеялся, резко и истерично, будто залаял.
Я сунул руки в карманы, придумывая, что сказать. Как повернуть разговор, чтоб спустить всю эту беду на тормозах. С наименьшими разрушениями.
– Ошибка! Представляешь? Ошибка, твою мать! – он замотал головой. – Так и сказала – ошибка.
– Кто?
– Целый месяц и две недели! И всё ошибка. Как это? Я жену, дом, семью на хер послал ради неё, а она – ошибка. Димыч, ты не представляешь, сколько я потратил. Мы в Вегас летали, я конторский «Гольфстрим» брал, наврал, важный клиент.
– А Джил? – я спросил, чтоб не молчать.
– В Вегас! – заорал он. – Хочешь кольцо? Двенадцать тысяч? Пожалуйста! Я за один ужин в «Россо» полторы штуки выложил. На двоих, представляешь? Лобстеры с икрой, твою мать… Икра осетровая…
Он выдохнул и устало добавил:
– Да и хрен с ним, с деньгами. Не в этом дело… Я её прижал когда, она призналась, короче… – Алекс взъерошил волосы. – Короче… Она с кем-то спуталась. Со мной и с… ним. Понимаешь? Одновременно.
Я облегчённо кивнул, мол, чего тут не понять.
Он заказал ещё водки, молча пил, глядя в пол. Я сидел тихо, надеясь, что он выдохся и это конец. Мы молчали минут двадцать, потом он выцедил остатки, запрокинув голову и выставив кадык. На шее краснел свежий порез, я всегда почему-то думал, что Алекс бреется электробритвой.
Он поставил пустой стакан, двинул его пальцем. Словно мы играли в шахматы.
– Вот… – тихо сказал он.
Устало встал и пошёл к выходу. На столе остались перчатки, я хотел окликнуть его, но передумал. Хлопнула дверь. Я повернулся к окну, ожидая увидеть его макушку, но в это время с улицы раздался глухой удар, скрип тормозов. Кто-то завизжал. Официанты заспешили к дверям, распахнули, потянуло сырым холодом. Меня пробил озноб. К столу подошла Кэрол, у неё тряслись губы. Она хотела что-то сказать, но увидев перчатки, осеклась. На улице уже выли сирены, кто-то с бруклинским акцентом грубо командовал, приказывая всем очистить проезжую часть и отступить за линию ограждения.