Олекса сидел притихший, как школяр на первом уроке. И вместе с тем он еще раз, и совсем по-новому, увидел Куща.
— Одна гроза весной стоит иногда десятка пасмурных дней, — слабо и больше по инерции, возразил Олекса. — Сорок лет должны бы изменить человека.
— Они и изменили. Модифицировала новая жизнь человеческую душу, если можно о ней так сказать. Веками нес крестьянин в своем сердце и ласку, и гнев, и недоверие. В новом дне растаял его гнев. Проросли под весенним дождем доброта, трудолюбие. Но изгнать так быстро недоверие... Это ведь не испуг, не икота, чтобы громом ее спугнуть. Да и вообще негрозовых эпох не было никогда. Вся суть в том, откуда и как человек ее наблюдает, что прорастает после нее. Ведь и в грозу ты можешь идти полем, а можешь залезть в пещеру или спрятаться в тени. А жизнь, она ведь на ветру. Нам кажется, ветры промчали, наступил штиль, покой. Нет, Октябрьские ветры никогда не ослабеют и будут веять, пока не вывеют все, даже мелкую пыль. А нам непременно нужно знать, для кого мы работаем, что нужно людям. И тогда уже делать. Делать для них, взяв у них же силы. Большие масштабы работ, великая цель и души делают большими. И люди всякий раз находят новые формы общения.
— Этого, наверное, я не умею, — отозвался Олекса.
— Умение идет от веры, от уверенности. Вот ты начал устраивать агиткабинет, а потом оставил.
— А для чего он? Никто туда не заходит.
— И не зайдет. Что им, с твоими приборами и экспонатами советоваться? Возьми и организуй из бригадиров, трактористов кружок по изучению агротехники.
— А если они не захотят?
— Вот видишь, все упирается в желание. А оно прежде всего должно быть у тебя. Умение захватить людей, сделать так, чтобы и они это дело полюбили, чтоб загорелись, в этом и заключается самое большое умение. А у тебя, мне кажется, это желание есть. Развивай его только. Борись. Большое рождается в борьбе. Оно всюду. Оно вся наша большая жизнь. Помни: и на твой труд, на твою жизнь посмотрят когда-то сыновья, внуки, обрадуются или огорчатся. А надо, чтобы они только радовались, гордились, как гордимся мы тем, что содеяли наши отцы, наше поколение.
Их разговор перебила баба Одарка. Она внесла ночвы с картофелем и принялась накладывать на ночь чугуны.
Олекса отправился в клуб.
Клуб — его истинная радость.
Входя туда, он всякий раз оставлял за порогом и свои сомнения и свое отчаянье. Ему здесь нравилось все, даже сам себе он казался хорошим, обновленным, веселым.
Впервые за много лет сельская самодеятельность ставила пьесу «Украденное счастье». Олекса жил в ней второй жизнью. Днем он — Скрипка, агроном, а наступал вечер — и в душе само что-то перестраивалось, и он уже хмурый, суровый Михайло Гурман — жандарм. И угрюмый, жестокий Михайло наиболее импонировал ему сейчас.
Яринка — Анна, Кирий — Микола. Все остальные артисты — недавние выпускники школы. Только Настя — учительница, Галя Вихола. Олексе всегда кажется, что учить детей — более всего неподходящая Гале специальность. Галя сварливая и грубая. В недавнем прошлом — трактористка, бригадир тракторной бригады, в руках у нее не женская сила. Когда она, бывало, шутя хлопала его или кого-нибудь из хлопцев по плечу, они морщились от боли и закусывали губы, чтобы не вскрикнуть. Олексе попадало чаще других. А однажды за клубными декорациями, напирая на Олексу высокой грудью, она спросила:
— Олекса, что было бы, если бы ты мне наедине попался?
— Повесился бы, Галочка, ей-богу, повесился! — отделался он шуткой.
Галя любит рассказывать о школе, о своих уроках. Не завидует Олекса ее ученикам. «Ох и сорвиголовы, ох и неслухи, — жалуется Галя. — А один так словно вьюн. «Петренко, — говорю, — не оглядывайся». И только глаза в журнал, он уже раз — и в чужую тетрадь. Тогда подхожу, беру его за руку выше локтя да как стисну. «Ты будешь, Петренко, оглядываться?» А то повезла их в прошлом году в Моринцы, на родину Тараса Шевченко. Набралась горя. Тот заблудился, тот отстал. А улеглись спать, — мы в школе ночевали, — опять шалости: Подняли бучу. Я заводилу поймала. И такое меня зло взяло. «Ах, ты!» — говорю... А он как завизжит!.. Я даже испугалась: наберешься с ними горя».