Медленно цедится время. Туман плотнее прилег к земле, теснее обступили Оксану мысли. Откуда-то из тумана — верно, из репродуктора у сельсовета — прорывается и никак не может прорваться песня, плачет одними и теми же словами:
И так ей в эту минуту до боли, до слез, захотелось расправить крылья и полететь вслед за журавлями над землей, над туманами, упасть где-то возле пустынного озера, припасть к теплой волне и плакать, плакать...
Песню вспугнули шаги. Екнуло сердце, ударило в грудь. Шагнула навстречу, стала под яблонькой. Туман спрятал людей, оставив Оксане только их голоса.
— ...И про всех вот так?
— Хотите, и про вас спою.
— Если так, как про Реву, лучше не надо.
И покатились Оксане под ноги раскаленные гвозди — Олексин смех.
— Смотрите, здесь лужа. А где же стежка? Вы в чем, в туфлях? Как же вы перейдете?
— А вы перенесите. Только не уроните.
Оксане чудятся в Яринкином голосе лукавые нотки. И она напрягает слух.
— Вас — никогда в жизни!
Оксана вздрогнула, как подрезанная косою былинка. Попятилась в огород. Слова те — иглой в сердце. Вот какой он! А она, Яринка... Разве не знает, что стежка сбегает огородами.
Едкий туман обступил Оксану со всех сторон. И в том тумане она одна, одна во всем мире. Никто не утешит, никто не поможет. И она забилась в нем, как рыба в сети, беззвучно, в отчаянии.
Огромным усилием собрала волю, чтобы не крикнуть в ночь, не выдать накипевшей обиды, и поспешила в хату, чтоб не подумали, будто она следит за ними.
Яринка пришла через несколько минут после Оксаны. Странно, Оксана уже в кровати. Яринка подсела к сестре на кровать, тронула рукой за плечо.
— Оксана!
Молчание.
— Не прикидывайся. Я же слышала, как ты отпирала хату. И боты вон не помыла...
— Вы что, одурели, девки, с ума посходили? — сердито, отозвалась со своей половины Липа. — А ну, идите вечерять.
Оксана повела плечом, рывком набросила на голову одеяло. Яринка поняла: она не шутит, не хочет разговаривать.
Такого между ними еще не было. Если ссорились, то спешили высказать обиду. А потом или слезы, или поцелуи. Чаще поцелуи. А сейчас...
«Чего это она? — пыталась отгадать Яринка. — Обидела я чем-то ее или Олексу? Как будто и слова не сказала плохого».
Ой, не ревнует ли Оксана ее к Олексе? Как не подумала об этом раньше. Чудная! Разве он ей нужен? Он хороший, с ним интересно говорить. Сердить его. Он тогда, как порох. А глаза его словно раскаленные угли на ветру. Это и все. Ох!.. Как убедить Оксану в этом?
— Оксана, Оксана, сеструшка!
— Уходи, — зло, сквозь слезы проговорила та.
Молча взяла Оксанины боты, пошла с ними на кухню. «Переспит злость, и завтра будет, как солнышко! Тогда я ей и скажу».
Утром проснулась — постель Оксаны уже убрана. Только подушки — Оксанино комнатное царство — не ровной башенкой, а набросанные одна на другую, накренились к стене.
На дворе нудный, как песня сверчка, дождь. Снова телята будут месить весь день грязь в загоне. Нет, она все равно выгонит их сегодня. Хоть на пастбище сейчас только мокрая ботва да перепревшая отава, а все же что-нибудь нащиплют телята за день. А в кошаре на сто штук — десять охапок сена на весь день.
До Яринки долетает от коровника запах картофельного жома; вон бестарка с волами возле двери коровника. Видно, коровам начали уже возить жом. Нужно и себе взять хоть ведерко для телят.
Бросив на кошару дождевик, Яринка обходит вокруг бестарки. Завидев под бестаркой порожнее ведро, схватив его, погрузила в холодное желтоватое месиво.
— Оставь, оставь, воровка, ведро! А не то... — раздался голос Оксаны.
Если бы осеннее небо разразилось громом над ее головой, Яринка не была бы поражена так, как этими словами.
Глаза сестер встретились.
В глазах Оксаны — зеленые, ранее незнакомые Яринке отсветы. Губы стиснуты крепко, до синевы.
— Оставь ведро...
Оксанины слова — пригоршня колючего инея за воротник. Пылая от оскорбления, Яринка не знала, что ответить.