Ее взгляд проследил за моим движением, уголки губ опустились в выражении сожаления.
— Снова из-за меня? — она отползла к дальнему краю кровати. — Я должна уйти. Это неправильно.
То же самое она говорила каждый день, заставляя мое сердце сжиматься от этого каждый чертов раз.
Я забрался на кровать, лег позади нее и обхватил рукой ее талию, устроив нас на боку.
Она вывернулась в моем объятии и прижалась грудью к моей груди, моргнув этими чарующими золотыми глазами, когда уставилась на меня.
— Я чувствую твой… Проклятье, Рорк, — она отодвинула свои бедра от меня и взглянула на открытую дверь в другую комнату. — Я начну спать на диване.
— Черта с два ты начнешь, — я крепче обхватил рукой ее за спину, удерживая от попытки сбежать, и пытаясь сохранить свой проклятый самоконтроль. — Думаешь, у меня до встречи с тобой никогда не вставал?
— Я думаю… — она вздохнула, обмякнув в моих руках, и прикоснулась своим лбом к моему. — Я думаю, ты спал в своей кровати, не беспокоясь о своей клятве.
— Я спал один. У меня никого не было. Такая судьба хуже искушения.
— Возможно.
Она скользнула губами по моей щеке, и я стал смаковать этот контакт, позволив ему дрожью пробежаться по моему позвоночнику. Она не задержалась в объятии, сопротивляясь моей руке, пока я ее не отпустил. Ее нежелание полностью было вызвано моей клятвой. Она хотела этого, хотела «нас». Она болезненно ясно давала это понять через то, как смотрела на мое тело, и как сутулились ее плечи всякий раз, когда я ее отвергал. Она не хотела быть той женщиной, которая заставит меня возненавидеть себя самого за принесение своей веры в жертву.
Соскользнув с матраса, Иви отступила назад и натянула подол рубашки на свои голые бедра.
— Сегодня я пойду на поверхность.
Еще одна вещь, которую она говорила каждый день.
— Нет, — я свесил ноги с края кровати, готовый кинуться за ней, если она попытается бежать.
Мы покидали бункер всего один раз с тех пор, как прибыла. Солнечные панели на домах сверху обеспечивали минимальное электричество и горячую воду под землей. Запасов еды хватит еще на несколько недель. Все это уже было здесь, когда я наткнулся на это рискованное место. Хотя и не слишком рискованное, в сравнении с опустошением, гложущим кирпичи и бетонный раствор каждого города, который я миновал с тех пор, как год назад покинул Северную Ирландию.
— Мне нужно больше одежды, — она покопалась в вешалках и посмотрела на меня через плечо. — Все, что я принесла сюда, слишком маленькое.
— Мы можем подшить мои штаны.
Когда я нашел ее, она была худой как струя воды. Она стала хорошо есть под моей заботой, ее изгибы налились, ее кремовая кожа стала светиться здоровьем. Она была самой сексуальной женщиной, что я видел, и я не мог найти в себе силы отвести жадный взгляд от округлой приподнятости ее попки. Я знал, что это неправильно, смотреть на нее так, как я. Думать об ее маленькой фигурке, извивающейся под требованиями моего желания. Представлять, как всосут меня тиски ее тела. Я тридцать два года прожил, не поглаживая себя, но прожив с ней месяц, я начал это делать. Самоудовлетворение было тем, что я мог сделать, чтобы держать руки от нее подальше.
«Боже, пожалуйста, скажи мне, что делать с этой женщиной. Дай мне знак, символ силы, хоть что-нибудь, чтобы показать мне, как быть дальше».
Развернувшись ко мне, Иви уперлась кулаками в бедра, и ее взгляд опустился, прищурившись, на мой пах.
Я не мог скрыть его — жесткого, пульсирующего, натягивавшего мои плавки.
— Мои мысли безвредны, любовь моя. Они не нарушают мою клятву.
— Ну, а должны бы. Уф. Ты не понимаешь, — она развернулась обратно к вешалкам и вытащила ветхую пару джинсов. — То, как ты на меня смотришь, твой сексуальный как сам ад акцент, и еще, проклятье, ты никогда не носишь рубашку… — она уставилась в потолок. — У какого священника бывает восемь кубиков? — она опустила голову, позволив ей упасть на ее ладони. — Я не могу этого вынести. Ты — блядское мучение.
А она была искусительницей. Ей даже не нужно было для этого стараться. С каждым движением ее бедер, с каждым взаимным взглядом и ее выдохом с придыханием, упряжь моей клятвы еще сильнее выскальзывала из моей хватки.
— Мы слишком долго сидим взаперти, — она окинула взглядом просторную комнату, ее взгляд проследил бетонную столешницу, тянувшуюся вдоль дальней стены, клетчатый диван, развалившийся в центре, дверь ванной комнаты, молитвенную скамью и остановился на кровати. — Ни у одного из нас не было уединения в течение нескольких недель. Мы буквально сидим друг на друге. Если мы не выберемся отсюда на время, мы будем лежать друг на друге, друг под другом, и, наконец, окажемся друг в друге.