И при этом она наблюдает за мной. Её глаза сияют, полные жизни, в них видится немалый ум.
— Здравствуйте, Ренна, — выдавливаю я. Как любила повторять моя мать, манеры — наше всё. Ей это не особо помогло, когда серия бомб обрушились на наш дом в последние дни войны, но всё же. Есть вещи, которые застревают в нас навсегда.
— Я очень устала. Бел всё никак не приходила, а у меня не было сил полететь к ней. Я звала её снова и снова, но она была слишком занята. А затем она замолчала. Я потеряла её.
— Вы прятались здесь? Это… очень красивое место.
— Оно энергетически заряженное. Особенное. Оно приносит мне успокоение. Сейчас мне это нужно как никогда.
От неё исходит некий жар. Она горячая, слишком горячая. Кажется, она тоже заболела.
— Как давно вы чувствуете себя такой уставшей, Ренна?
— С тех пор, как прилетела сюда. С тех пор, как потеряла Бел, — она кажется несчастной, ужасно одинокой. А так быть не должно.
Что-то во мне побуждает несмело протянуть ей руку. Когда никто не откусывает её острыми зубами, я решаюсь подойти ближе и коснуться её лба. Она подаётся навстречу, отчаянно желая прикосновений. Я обхватываю её шею руками и прижимаюсь всем телом.
— Она нужна мне, — говорит Ренна. — Верни её мне. Пожалуйста, Петра Кел. Спаси её ради меня. Я не знаю никого больше, кто мог бы это сделать.
— Расскажи, что случилось?
— Она коснулась Копариус. Та попробовала её кровь на вкус и выбрала её. Теперь она поселилась под её кожей, говорит её устами. Истощает всех нас. Скоро все снова заснут. Как люди, так и Рондет.
— Не понимаю. Копариус? Она?
Ренна замолкает, словно ждёт, что кто-то другой мне всё объяснит.
— Древняя богиня, которую мы заточили, — отвечает мне голос Фавре. — Нам стоило честно рассказать всё Конлейту и Беленгарии. Но мы были… мы одолели её много веков назад. У нас не было выбора, потому что мы хотели жить. И мы стыдились того, что нам пришлось сделать…
Я глажу Ренну по голове, пытаясь её успокоить. Инересно, чувствует ли он то же самое? Я не понаслышке знаю, что такое стыд. Что же они такого сделали? Почему они так боялись рассказать нам о событиях многовековой давности?
Мне хорошо знакомо чувство стыда. Я прекрасно его помню. Оно оказывает странное воздействие на людей. Может, мне стоит поделиться с ними своей историей. Стыд, который я испытала, когда Бел лишила меня звания и изгнала из Антееса, был не самым страшным. Это лишь эхо того, через что проходила много лет назад.
Я сажусь, прислоняясь к Ренне. Я теперь не хочу оставлять её одну. Скрещиваю ноги перед собой. В окружении разноцветных кристаллов я закрываю глаза и позволяю словам литься рекой. Если я смогу это сделать — показать, что они не одни такие, что я прекрасно их понимаю… может, тогда они доверятся мне, подскажут, как я могу помочь Бел. Потому что я знаю всё о стыде.
— Мой отец был героем Вейриана. Но он погиб как трус. Его имя было вычеркнуто из списков почёта. Он ослушался прямого приказа, потому что это привело бы к смерти его людей в засаде. Тем самым он спас немало жизней. Однако не все согласились с его решением: часть людей самовольно отправились на задание и погибли. Это была ужасная смерть: их разорвало на куски под обстрелом врагов, как он и предсказывал. Они были настолько обезображены, что гравианцы даже не могли использовать их в качестве материала для новых мех. Небольшое утешение. Но хуже всего оказалось то, что среди них был младший сын короля Вейрона. Подающий надежды герой войны, любимец всего Вейриана. Моего отца лишили звания и отправили на передовую в разгар войны. Тем не менее он выжил. Спустя полгода после войны… Спустя восемь месяцев после того, как моя мать и мои братья погибли в результате бомбардировки, он направил бластер себе в голову. Если вы хотите поговорить о стыде… встаньте на место ребёнка народа воинов, чей отец совершил всё это и погиб таким вот образом.
Наступает долгая тишина. Болезненные воспоминания повисают в воздухе, передаются им по ментальной связи. Я делюсь с ними не только на словах. Они чувствуют всё: мучения, страдания, позор, унижение, бесчестье.
— Зендер знает? — слышу я ещё один голос в темноте. Он звучит не в моей голове. Он говорит вслух, и в нём слышится потрясение, ошеломление. Такая человеческая реакция.
Тил! О предки, я совсем забыла про Тила. Глаза распахиваются в ужасе. Я не хотела, чтобы он знал. Я пыталась поделиться чувствами с ними, а не с ним.
Как он вообще нас услышал? Как он понял?
— Он установил с нами связь, — признаётся Аэрон, пытаясь подавить панику, поднявшуюся во мне. — Эта связь работает в обе стороны. И его присутствие нас успокаивает… отвлекает от потери…