– А, опять эта твоя придурь. Ну хоть не соскучилась по матушке, а то я уж собрался в тебе разочаровываться.
– Ты во мне и разочаровался, – напомнила Эрин.
– Иметь в родне благую фейри – то ещё разочарование. К делу не пристроить и поговорить не о чем. Но родня, что уж тут, пришлось терпеть.
– Серьёзно? И даже не будешь по мне скучать, дядюшка?
– Не особо, – ответствовал Арман скучающе, наморщив свой длинный веснушчатый нос. – Отговаривать тоже не буду: ты у нас девочка взрослая, вольна искать любых неприятностей на свой тощий зад. Кстати о неприятностях, загляни там на огонёк к Найри-ши, передай этому засранцу приветик, горячий, как зима в Солхельме.
Эрин лишь головой покачала. Спустя восемь лет она узнала этого древнего ворчуна достаточно хорошо, чтобы за его едкими поддёвками разобрать истинный посыл: меня, мол, в Синтаре не будет, зато мой приятель Найри со своими головорезами тебя в обиду не даст.
– Сам передать не хочешь?
– Вот уж вряд ли! Моим старым костям западной сырости хватило на всю мою бесконечно долгую жизнь, – Арман выразительно передёрнулся и снова водрузил на нос очки. – Ещё не передумала, нет? Ну ладно, твои проблемы. Как устроишься, пришли мне красивую открыточку с Неметоном.
– Непременно.
«Если Неметон к тому времени будет существовать», – подумала Эрин.
Но вместо того, чтобы озвучить шальную мысль, она махом опрокинула в себя оставшийся виски и, коротко кивнув на прощание Арману, вышла из «Белой лозы».
Есть в отъездах что-то невероятно грустное. Даже если покидаешь так и не полюбившийся город, людей, которых и не знаешь толком. И направляешься туда, где тебя попросту некому ждать.
Кроме тьмы, которую ты видишь в своих снах. Она сгущается, несёт с собой запах соли и моря. Не такого, как в Аэльбране, совсем иного – холодного, разбивающегося волнами о крутые скалы промозглого запада. Тьмы, в которой отчётливо различимо уже ставшее почти родным лицо…
– Эй, красотуля, ты куда такая красивая да одна? – сально усмехнулся стражник, замерший подле портала. – Может, дождешься конца моей смены, провожу куда захочешь. Пару раз.
Эрин с трудом подавила желание закатить глаза. Ох уж эта тяга людишек ко всему, что отличается от них хоть чем-то! Будь то магия или форма ушей.
– Кто сказал, что я одна? – усмехнулась она и коротко свистнула, подзывая скрывшегося где-то в кустах Бальтазара. Небось опять вообразил себя обычной собакой и решил напоследок погонять аэльбранских кошек.
Адский пёс появился рядом тут же, словно вырос из тени, глухо рыкнул – мол, вот он я, чего звала? И, переглянувшись с Эрин, зыркнул на разохотившегося до фейской красы стражника.
Впечатление произвёл – ничего не скажешь. Слухами Аэльбран, конечно, полнится, и за эти годы много кто успел полюбоваться жуткой статью длинноногого чёрного пса со светящимися инфернальной зеленью глазами. Да то ли до несчастного стражника эти слухи не дошли, то ли его перевели сюда совсем недавно (не иначе как в наказание), но в лице он поменялся знатно. Будто привидение увидел. Или прямо на его глазах восставшую нежить, которая вознамерилась сожрать его с костями.
Ну да, фейри в компании грима – совсем не то же самое, что очередная смазливая полукровочка.
– За псину – доплата! Двадцать серебром в пределах города, золотой – за межгород! – наконец, не иначе как чудом справившись с собой, пискнул стражник. – Куда?
– Домой, – бросила Эрин, прихватив за шипастый ошейник Бальтазара, чтобы войти в портал вместе с ним. – В Синтар.
Глава 1
Море волнуется раз.
Бушует. Злобствует. День и ночь, без сна и покоя. Шумит в бессильной ярости, волну за волной разбивает о скалы, силясь наконец обрушить их, похоронить в бездонных глубинах. Да только мыс Даэнэрис – враг штормов – стоял на западных берегах тысячи лет. И простоит ещё столько же, буде на то воля богов и богинь…
И его собственная, конечно. Недаром же он зовётся буреловом да имеет оклад в три сотни золотых.
Первые месяцы Шай и спать толком не мог – весь этот шум изрядно действовал на нервы. Затем монотонная мелодия прилива проникла в самое нутро, срослась с ним крепко-накрепко, забилась в унисон с его сердцем и стала почти незаметной – именно так ты не замечаешь своего дыхания, пока чужие руки не сомкнутся у тебя на горле, не отнимут весь воздух…
У Шая, впрочем, воздух отнять трудновато: недаром это его стихия.