И Асмер поддался, шагнув в него. И в момент его тело: кожа, плоть и кости воспламенились, как спичка. Асмер сгорел во тьме, в ее ловушке, словно мотылек, влекомый пламенем свечи. Оболочка исчезла, но еще секунду он чувствовал и осознавал себя, ощущая опаляющий свет, а затем полностью исчез. Разум и личность Асмера полностью растворились в холодной темноте.
***
Асмер проснулся от крика. Кричал он сам.
Налившаяся свинцом голова раскалывалась, а глаза никак не могли сфокусироваться. Все вокруг Асмера кружилось в бешенном вальсе, и он, чувствуя, что к горлу подбирается комок рвоты, зажмурил глаза.
Это помогло. Тошнота отступила, но головокружение никуда не делось. В темноте закрытых век закрутились неясные световые силуэты – целые ленты света мерцали яркими цветами, обжигающими сетчатку.
Асмер откинул назад голову, попытался унять прыгающее в груди сердце. Глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Чувствуя, как пульсация в висках становится слабее, цвета лент света на сетчатке тускнеют, а их тошнотворный танец замедляет свой ход, осторожно открыл глаза.
Через плотно задернутые шторы, растекаясь по полу, струились ручейки дневного света, которые безуспешно пытались разогнать полумрак, царивший в комнате. Это была всего лишь квартира Асмера – он узнал кресло, узнал диван и журнальный столик, узнал шкаф и декоративное деревце, которое часто забывал полить.
– Сон, просто сон… – тихо сказал он сам себе, подняв перед глазами дрожащие руки. Опустил их на подлокотники и почувствовал, что вся его одежда, которую он так и не снял после работы, намокла от пота, и теперь, плотно обхватывая тело, мешала дышать.
Вставать Асмер не торопился. Голова, налившаяся свинцом, болела тупой болью, а ноги дрожали точно так же, как и руки. Он никогда не чувствовал себя настолько оторванным от реальности, будто его воспаленный мозг все еще не понял, что кошмар кончился.
Асмер не сомневался, что ему приснился именно кошмар, однако совсем не помнил свой сон, никаких деталей. Единственным, что осталось – было неприятное послевкусие ощущения приближающейся смерти, с каждой секундой становящееся все слабее, пока и совсем не растворилось где-то в подсознании.
Асмер поднялся, нога ударилась о полупустую бутылку, и та, откатившись в сторону, звякнула о ножку стола.
– Неужели я вчера выпил столько? – удивился он. – Тогда совсем не странно, что бошка так раскалывается.
Подойдя к окну, отдернул штору и потянул за задвижку. Комнату наполнил уличный воздух. Запахло пожухлой листвой и кустами инеуста – запахами осени в Атифисе. Прянно-сладковатый запах кустарника, усеянного белыми цветами в форме губ, обычно начинал наполнять город в начале осени, а заканчивал примерно в середине, когда лепестки соцветий опадали, обнажая колючки.
Был разгар дня. Асмер взглянул на часы – те показывали полдень. То есть он проспал около четырнадцати часов. Мало того, что он чувствовал себя паршивее некуда, так еще полдня прошли впустую. Из-за похмелья, Асмер не особо соображал где вообще находится, казалось, не помнил даже своего имени. Постепенно, конечно, он приходил в себя, словно его разум был пазлом, что приходилось кропотливо собирать по кусочкам.
Асмер встал возле зеркала. С его запыленной поверхности смотрел мужчина двадцати семи лет, в белой, промокшей насквозь рубашке и черных штанах. Сероватого оттенка лицо покрывала неаккуратная щетина, а под красными, уставшими глазами залегли глубокие темные тени. Он почесал коротко остриженную голову, безразлично глядя на свое отражение, а затем отвернулся от него и, сняв по дороге в ванную одежду, залез под горячие струи воды.
Душ помог – Асмер стал чувствовать себя гораздо лучше: на лице появился легкий румянец, да и синяки под глазами побледнели.
Чашка кофе, новая свежая и сухая одежда – голова почти перестала болеть, лишь оставалось чувство легкой потерянности. Асмер вышел в солнечный свет осеннего Атифиса.
VI
Экономка Кристенсенов любезно одолжила полиции адрес жены покойного, и Асмер возлагал надежды, что именно она хоть немного сможет разогнать туман той неизвестности, что застелил горизонт расследования убийства.
Однако, надежда была достаточно призрачной, ведь он ничего не знал об этой девушке, лишь адрес, аккуратно написанный на небольшом, вырванном из блокнота листке бумаги, а выяснить что-то о ней из базы данных полиции было бы слишком неаккуратно, ведь церковники бы сразу поняли, что старший детектив полиции и комиссар что-то они них скрывают.
Бесконечные ряды серых бетонных домов, узкие жилы таких же серых переулков и улиц. Серебряный Город был похож на огромный механизм, россыпь шестеренок, гвоздей и шурупов, что гремят и звенят в такт наполняющей округу тишине, средь которой выделялось лишь едва слышимое гудение паровых котлов котельных, да нечастое цоканье копыт. Редкие клумбы цветов и деревья, покрытые пылью, среди бетонных, обрамленных тусклым серебром деталей остановившегося механизма, резали глаза.