— Наверное, бабушка говорила вам о чем-то другом, — улыбнулась она. — Я уверена, что ваш папа был бы рад, если бы вы делились с ним своими впечатлениями о том, как провели свой день.
— Мы не должны ему мешать, — упрямо сказала Джинан. — У шейха есть много других важных дел.
Как только Шариф соблаговолит с ней поговорить, она ему такое устроит, даром что он шейх! Отец называется!
Прошло тринадцать дней. Как могла, Джеслин старалась расшевелить девочек. Она не задавала им те вопросы, которые, как она заметила, были им неприятны. Наоборот, делала все, чтобы заставить их говорить о том, что им нравилось больше всего, но не забывала ничего из сказанного ими, что хоть как-то могло объяснить странность их поведения.
И эта тактика полностью себя оправдала. Девочки начали улыбаться и смеяться чаще, чем в первые дни. Настороженность исчезла из их глаз. Они стали живыми и непоседливыми. Словом, вели себя так, как и положено вести себя детям их возраста.
Джеслин уже знала, что Шариф должен вернуться в пятницу вечером после десяти, поэтому, едва часы показали десять, она решительно вышла из своей комнаты. В коридоре ей встретился дворецкий Шарифа, который сообщил, что шейх еще не вернулся, но как только он появится, ей сообщат об этом.
Джеслин уже была по горло сыта обещаниями.
— Я его подожду, — кивнула она.
— Прямо здесь? — не поверил дворецкий. — Но где вы будете сидеть?
— Ничего, я постою.
— Вы не можете.
— Почему же?
— Это не принято.
— Я должна увидеть его высочество, — повторила она. И, словно извиняясь за свою настойчивость, улыбнулась.
Дворецкий Шарифа понял, что она не уступит. Церемонно кивнув, он ушел, чтобы вернуться вместе со стулом и подушкой.
— Надеюсь, так вам будет удобнее, — не скрывая своего неодобрения, сказал он.
— Уверена, гораздо удобнее. Спасибо, — поблагодарила его Джеслин.
Сев на стул, она стала ждать. Шли минуты, и, несмотря на то, что мышцы стали понемногу затекать, ей все труднее было сопротивляться сну, который подкрадывался к ней незаметно, пока не сморил ее окончательно.
Разбудил Джеслин вопрос, произнесенный приглушенным от усталости голосом Шарифа:
— Что ты здесь делаешь?
Девушка открыла глаза и обнаружила, что сидит на полу у его ног. Каким образом она там очутилась, вспомнить не смогла.
— Жду тебя, — ответила Джеслин, не сумев подавить зевок. — Мы должны поговорить.
— В три часа утра?
— Уже утро? — удивилась она и сделала попытку встать, но от долгого сидения в одном положении ее ноги онемели. Ойкнув, она снова опустилась на пол, разминая затекшие конечности. — Подожди, я сейчас поднимусь.
— Сколько ты уже здесь сидишь?
— С десяти или чуть позже.
— Пять часов? — покачал головой Шариф. — Поверить не могу.
— Я должна была с тобой поговорить до того, пока ты опять куда-нибудь не улетел, — снова зевнув, объяснила Джеслин. — Я оставила столько сообщений, но ты так ни разу мне не позвонил.
— Невероятно, — повторил Шариф.
Он поднял ее на руки так легко, словно она весила не больше Такии.
— Что ты делаешь? — испугалась Джеслин.
— Несу тебя в твою комнату.
Ее сердце забилось быстро и неровно. Близость Шарифа заставляла ее чувствовать себя слабой и уязвимой, а позволить себе с ним эту роскошь она не могла.
— Шариф, отпусти меня. — Она хотела сказать это громко, но вместо этого у нее получился шепот.
— Ты хоть подумала, в каком я был состоянии, когда увидел, что ты спишь на полу перед моими комнатами? — спросил он.
— Я спала не на полу, а на стуле, — запротестовала Джеслин. — Отпусти меня. Боль уже прошла, я могу идти сама.
— Лучше помолчи.
Джеслин не произнесла больше ни звука до тех пор, пока Шариф не вошел в спальню.
— Все, теперь ты можешь меня отпустить.
Шариф положил ее на кровать и отступил на шаг.
— Чтобы больше никаких ночных ожиданий.
— Мне не пришлось бы идти на такие крайние меры, если бы ты хоть раз мне перезвонил. Я по меньшей мере четыре раза просила передать, что хочу с тобой поговорить.
Его глаза сузились.
— Я не получал никаких сообщений. — Какое-то странное выражение мелькнуло в его глазах, но быстро исчезло. — Здесь, во дворце, не все так-то просто.
— Это я уже заметила. — Джеслин села на кровать. — Например, ты говоришь, что хочешь для своих дочерей как лучше, но на практике…
Смелость неожиданно оставила ее. Оказывается, она успела проникнуться традициями чуждой ей культуры сильнее, чем предполагала сама.
В Сарке, как и во многих арабских странах, все решали мужчины. В их обязанности входило заботиться о женщинах своей семьи. Если у матери умирал муж, она возвращалась жить к сыну. Сыновья любовь и преданность матери была здесь не пустым звуком, а Шариф являлся старшим сыном королевы Рейны. Если он мог позволить себе иногда покритиковать свою мать или даже разозлиться на нее, это не значило, что подобное дозволяется делать другим, тем более что шансов проверить слова девочек у нее не было никаких.