– А? – очнулся тот. – Нет, я полагаю, он как-нибудь сам… вот она… – он взглянул на поднявшую брови Виолу, побагровел в который раз за день и добавил: – Было бы плохой благодарностью за наше спасение отравить саму спасительницу.
– Тоже мне, спасение, – буркнула Виола.– Простое общение между родственниками.
Из кустов послышался какой-то шорох и вдруг грянул совершенно истерический высокий хохот, неизвестно, мужской или женский. Наши и без того издерганные нервы напряглись еще больше, − и тут на хохот откликнулось два вопля.
Первый доносился из того дома, который «благословил» на лету Нефос. Видимо, там попытались разжечь очаг, но это к рассказу относится не особенно.
Зато второй исходил из лавки Герема и был явно предсмертным.
Две секунды или чуть поменьше Йехару понадобилось, чтобы опередить нас, подскочить к двери и рвануть ее на себя. И рыцарь тут же попятился. Он явно увидел не то, что ожидал.
– Вот, – поцарапанный, но довольный Эдмус с порога сунул ему в руки клинок в ножнах. – Нет, туда не смотри. И дверь закрой, а то надо же бедолагу пожалеть, он же теперь всю ночь вздрагивать будет, он же всю жизнь не сможет видеть ничего летающего, он же…
Тут он задумчиво осмотрел предмет, который находился у него в руках. Это были огромные, размера семидесятого, растоптанные кожаные сандалии, вяло шевелившие ощипанными крылышками по бокам. Из одной сандалии сзади торчало что-то вроде куриной косточки от окорочка, и пахли они, поверьте, совсем не ландышами.
– А, вот тапочки еще дал, – ухмыльнулся шут и покачал трофеем. – Сказал, что они нас вмиг дотащат до Зевея и Гээры, где бы те ни находились. Вместо карты, то есть. Бедняга. Бессмертный, а на полчаса-то его всего и хватило. Как пошел я на четвертый виток…
– Бессмертный – и какую-то шутку не смог дослушать? – усомнилась я.
– Ничего не какую-то, а мою самую лучшую. Ее обычные спириты минут по пять только и могут перетерпеть. Цепеок, мой господин, правда, вынес десять, а потом…
– ?
– А потом – хлоп, и я здесь. Ну, я, конечно, могу рассказать, но вы тут и без меня, вроде, не скучали. А кое-кто, я вижу, от тоски по мечу прямо в Эйд собрался. Йехар, да тебя ведь сейчас удар хватит, и выйдет, что я старался напрасно, что такое еще?
– Бла… благодарим, демон, – с трудом выдавил наш странник, застегивая пояс с ножнами и категорически отказываясь смотреть в сторону спирита.
– Помираю! – тут же заголосил тот. – Да я прям засуну эту минуту в самый лучший закуток мозга – ну, если он вообще есть, то есть, не закуток, а мозг, конечно. Будет, что перед смертью вспомнить! Как ты… о! Правда, я ждал, что будет еще лучше, нет, я ждал таких суровых мужских объятий и подрагивающих губ, и… и… нет, не надо, поверь, что подумают окружающие, а я уже передумал. Просто запомни… запомни… нет, не минуту эту запомни, запомни, что я спирит, наконец!!
Из кустов раздалось повторное шебуршанье, и перед нами предстал криво ухмыляющийся алхимик.
– Ты чудо! – тут же заявил ему спирит. – Немногие встречают такие малые деяния такими злорадными ухмылками.
Веслав хмыкнул, прищурился на клинок в ножнах Йехара и с явной тревогой покосился на жуткую обувь на плече шута.
– Заплатил? – осведомились в один голос мы с Виолой.
– Так тут за такое еще и платят? – поразился Эдмус.
Алхимик пригладил один из карманов на левом рукаве и наконец заговорил:
– Ну, знаете, я к дурости привык, а с вами еще больше, наверное, привыкну – но эта обставила всех блондинок ваших Отделов!
Я украдкой потрогала свои светло-русые волосы и решила, что это не про меня. По сравнению с Бо я еще вполне…
– Так ты там был еще и не один?! – продолжил удивляться Эдмус. Веслав нервно дернулся, но с тона не сбился:
– Ну, ладно, понимаю, потребовать у меня приворотное. Но пытаться меня приворожить моим же эликсиром!
И Веслав издал мерзкое «хе-хе», показывая, что месть его была ужасна. Я пробормотала, что не хочу даже знать, что он сделал с этой кенраврессой.
– И я не хочу, − согласился спирит. – А что ты с ней сделал? И вообще, вас на полчаса нельзя одних оставить: обязательно кто-нибудь зашьется в кусты… с кентаврессой.
– Ты ее убил? – вскрикнул Йехар, оборачиваясь.
– Да еще и с такими намерениями, – закончил Эдмус, подумав.
Ответ алхимика был начисто лишен проблесков благородства:
– Как, интересно, я ее убью, забыли, о чем ваш друг в черном говорил? Очухается через час… потом будет годика два чувствовать отвращение ко всем лицам мужского пола, включая хомячков, рыбок и комариков. А вообще, валить надо из селения этого. Никто не знает, в каком направлении?
Эдмус торжествующе потряс тапками и заявил, что они знают. Алхимик отрезал, что эта обувь может знать только как выглядели динозавры на заре времен, и он туда категорически не полезет. Дружина после этого дружно обрадовалась, что Бо с нами нет, и, кривясь от отвращения, все же полезла в тапки (места в них чуть хватало на всех, но попробуй сунь пять ног в одну обувь, хоть и большую!). Первым, разумеется, был Йехар, счастливый после воссоединения с клинком, а потому ужасные сандалии воспринявший философски. За ним последовала Виола, умудряясь по пути читать лекцию о предметах-телепортах. Едва ли кто-нибудь из нее понял хоть пару слов; лично я, пока втискивала сначала правую ногу, потом левую, поняла только, что страшная обувь действует вроде серебряных башмачков из «Волшебника Изумрудного города». То есть, сказал, куда тебе надо, – и поехали.
Интересно, а грузоподъемность у них какая?
Алхимик втиснулся в сандалии последним, в процессе с удовольствием отдавив мне ноги.
Встал вопрос, кто будет задавать направление.
Минут пять мы препирались по этому поводу: каждый понимал, что в случае осечки народный гнев обрушится на него. Потом ноги затекли у всех разом, и на счет «раз-два-три» Дружина полным составом и нестройным хором проорала: «К Зевею и Гээре!»
И проклятая обувь рванула в вертикальный взлет.
Ветер свистел в ушах. Йехар громко уговаривал всех держаться друг за друга; Веслав умудрялся на лету проверять карманы плаща; Эдмус расправил крылья и бестолково взмахивал ими, похоже, он решил нас всех забить насмерть. В общем, я предпочитаю полеты самолетами отечественных авиалиний.
Хотя бы потому, что их маршруты не пролегают близко к пышущим молниями пегасам.
На самом-то деле Нефос не был настроен агрессивно. Скорее, он удивился, когда снизу прямо на него понеслась наша разношерстая компания в куриных тапочках, орущая дурными голосами. На морде у жеребца мелькнуло что-то вроде: «Что – снова эти…» – а потом он сразу додумал: «…камикадзе?» – хотя, может, и не таким словом.
Во всяком случае, конь понял, что тапочки Герема уверенно ведут нас на таран, с истеринкой заржал, заработал крыльями…
И тут все смешалось. У меня в памяти прочно остались только: прочный удар обо что-то ненормально ржущее, какая-то вспышка, а перед этим − два голоса. Первый – твердый, но не слишком уверенный – Йехара:
– Не паниковать! Все обо…
И второй – не просто голос, а вопль спирита:
– Поздно! Я уже панику-у-у-у-ую!
Глава 7. Браслеты, боги и проблемы
Почти сразу же я осознала, что лежу, притом на чем-то мягком, а ноги у меня не придавлены кроссовками Веслава. Это было приятно.
Приятна была даже толстая сарделька, направленная мне в лицо.
Она вызвала столь далекую и милую ассоциацию с мамиными обедами и ее просьбами «Ну, Олечка, ну еще одну, ты такая худенькая!», – что я с готовностью открыла рот и прицелилась, как бы схватить аппетитное блюдо зубами…
И вдруг сарделька проделала невероятное. Она дважды согнулась и разогнулась и в довершение всего заверещала гнусным голосом:
– Драться будет она!
– Что за дурной колбасный ряд, – удивилась я и приподнялась, озирая обстановку.
В первую минуту я готова была все же прикончить Веслава с его веселенькими грибочками.
Вокруг был богато убранный зал. Не просто богато – а роскошно, на манер, скажем, голливудских декораций (мрамор, лепнина, колонны, позолота где надо и где не надо). Массовка тоже присутствовала: зал был забит людьми, только вот были они совсем не голливудской внешности. Не то, чтобы все были косыми или щеголяли двумя носами, но в цивилизованном мире такое определяется словом «страшные». Особенно последние ряды, которые были одеты побогаче. Ряды передние (почему-то сплошь женщины) выглядели вполне ординарно, но и одеты были поскромнее и с чего-то отличались нездешней бледностью.