Не поймите неверно, это я не про себя. Хотелось верить, что мне-то ничего подобного не грозит.
Остальные трое из Дружины – Бо все еще принимала подношения пегаса − сидели неподалеку от Арсинойи и царицы. По краям арены жалась стража, которой полагалось оттащить мое бесчувственное тело в сторону. Вид у стражников был далек от положенного бравого, под медными шлемами таился страх. Наверное, в пылу битвы от бешеного Афродита частенько прилетало и охране.
За дверями на противоположном от меня конце арены уже нетерпеливо металось что-то, что по общим очертаниям и звукам больше напоминало Минотавра. А Алгена почему-то не торопилась давать сигнал к началу битвы. С негодующим видом царица выкрикивала в лицо преклонившему перед ней колени слуге:
− Как смеешь ты мне лгать? До срока хочешь сойти в Эйд за покоем? Должна я поверить, что моего гонца избила безумная кентавресса?
− Она кричала, что ненавидит мужчин, − робко пискнул слуга, у которого рука висела на перевязи.
Йехар в переднем ряду послал Веславу убийственный взгляд. Алхимик отодвинулся с видом, говорящим: «Ну, переборщил немного… с кем не бывает».
Я так увлеклась наблюдениями за этой парочкой, что не заметила, криков с трибун. Потом поняла, что кричат это мне и кричат буквально следующее: «Берегись!» − и сообразила, что пропустила сигнал к началу боя. Но было поздно.
Что-то слегка стукнуло меня в плечо, я чуть повернулась и встретилась глазами с огромным, безобразно увитым лоснящимися мускулами, детиной, лицо которого было словно вылеплено из двух разных кусков глины. Большие глаза с огромными ресницами, чистый женский лоб, изящный носик – и тяжелый квадратный подбородок вкупе с жесткими бойцовскими губами. Плюс бычья напряженная шея. «Дыхание Геракла» точно имело свои побочные действия.
Гермафродит нетерпеливо рявкнул и слегка пнул меня в голень. Взревел (при этом раздувая тоненькие женские ноздри, а вот голос у него был самый бойцовский, помесь Минотавра с Немейским львом), вскинул победно руки, потом посмотрел на меня и шуметь прекратил. Трибуны почему-то замерли.
Я стояла на арене, не пыталась защищаться и мучительно прижимала руки ко рту. Розовое масло! Я ненавидела его, как булгаковский прокуратор Понтий Пилат, вернее, я ненавидела запах роз с детства, вот ландыши или сирень – совсем другое дело, но я не об этом, я о том, что этот гад с двойной сущностью был просто пропитан розовым маслом! От волос до леопардовых шкур, в которые он задрапировался. Нет, ладно бы смазал себе мускулы оливковым, или каким они там жиром пользовались, чтобы лучше выкручиваться из захвата, но почему именно розы?! Дает о себе знать женская сущность – так это в недобрый час, потому что сладкий запах, который шел впереди него, мог свалить меня похлеще, чем он сам. А в сочетании с самим видом Гермафродита аромат розового масла… о, мой бедный желудок!
Наверное, мне полагалось уже валяться на арене и вопить от боли, а не бороться с дурнотой, показывая при этом противнику жестами свободной руки: мол, я сейчас, подожди, только в себя малость приду… Но мне на эти условности было глубоко бл… плевать мне на них было! Я стояла, глаза у меня закатывались, и мой желудок упрямо просился на волю, под греческое солнышко.
Гермафродит выбросил перед собой кулак и на сей раз смазал меня по скуле. Тоже почему-то легонько, будто играл, удара я почти не почувствовала, но стало еще хуже: запах розового масла с его приближением только усилился! Теперь я прижала ко рту обе руки, да еще и согнулась; противник треснул по спине – все равно, что погладил, − но больше ликующих воплей не испускал и даже косился на меня с неприкрытой опаской. С трибун не доносилось ни единого звука, кроме разгневанного голоса Йехара: «Что с ней? Что с ней, я тебя спрашиваю, ведун?» − и панического веславского в ответ: «Да мне-то почем знать?!»
− Стань прямо, чтобы я мог тебя убить! – тонким женским голоском потребовал Афродит. Значит, разговаривать все же умеет, не только реветь.
− Буль… − отозвалась я и еще больше согнулась. – Уйди, оно… плохо мне, не видишь, что ли…
Может, я сказала это по-русски, или сказала невнятно, или «оно» вообще не понимало просьб, но только вместо того, чтобы подождать, пока я справлюсь со своей дурнотой, мой противник подскочил ко мне вплотную и изо всей силы ударил… в живот, вы только подумайте!
Это был единственный удар, который я в тот момент могла почувствовать.
Сила этого удара должна была меня отбросить на несколько метров и вмять все органы, которые под него попали, в позвоночник. Но сейчас на моей стороне был «Эффект Медеи», так что действие оказалось менее разрушительным, но не менее страшным. Хорошо, что успела отнять руки ото рта.
Я упала на колени, и меня мгновенно вырвало на ноги моему противнику. Все же не надо было завтракать. К тому же еще перед всем стадионом, позор-то, позорище! Одно хорошо: Афродит, застигнутый таким коварным приемом врасплох, остолбенел. Трибуны тоже, и прошло несколько секунд, пока над ареной раздался первый звук.
Истерический смех Эдмуса. Спирит буквально заливался со своего места и никак не мог остановиться, и Афродит, конечно, очень обиделся и на это, и на то, что было минутой раньше. Поэтому решил выместить злость на мне, тем более что мне все еще было плохо, я не могла подняться, а запах розового масла проникал внутрь и сжимал желудок по-прежнему.
Согласитесь, не очень-то приятно в такой ситуации, когда тебе больно вцепляются в волосы и начинают тащить вверх с такой силой, что голова, кажется, сейчас оторвется от шеи.
Тут я разозлилась как следует, впервые за день. Ладно, пытаться убить беззащитную девушку, но еще на больных нападать?!
− Отлезь, мне плохо! – рявкнула я и тоже с силой выбросила вперед кулак.
И в глазах зрителей на трибунах – полностью опровергла собственные слова, поскольку от моего удара Гермафродита отшвырнуло, как куклу, на другой конец арены и впечатало в стену наподобие египетской фрески. На этом чудеса не кончились: изо рта и груди у незадачливого «оно» вдруг вырвалось что-то прозрачное, бесформенное (силикон, что ли?!), и одновременно с этим вид Афродита стал меняться. Исчезали квадратный подбородок, бычья шея и безобразные мускулы. Плечи уменьшались в размерах, фигура становилась гармонично-атлетической. Через полминуты у стены, потирая грудь, скорчился миловидный, с несколько женскими чертами лица парень. Костюмчик из шкур леопарда ему был явно мал, и он стыдливо придерживал шкуры на весу.
Вот тебе и раз. Кажется, я из него с одного удара вышибла дыхание Геракла. Парень жалобно осмотрелся по сторонам, взгляд его упал на царицу, и он вздрогнул.
− Почему я здесь? – спросил он приятным тенором. – Где разгневанная Гээра?
Зрители внимали ему в молчании. Кажется, проклятие богини из него этим ударом вышибло тоже – это была моя последняя мысль перед тем, как меня скрутило вторично. Что-то щелкнуло, и браслет Геферна сам свалился с моей руки, но мне было не до него. Афродит заметил, как я согнулась, и поспешил ко мне через арену:
− Радуйся, красивая! Тебе нехорошо?
Ну и как тут, спрашивается, порадуешься. Я отчаянно замахала руками, чтобы он не подходил, но он не понял.
− Розовое масло… − простонала я, и меня во второй раз за день вывернуло наизнанку.
Когда с арены меня уводили под руки Йехар и Эдмус, на трибунах никто так ничего и не уразумел. Аплодисментов не было: уходили мы в гробовом молчании. Афродит, стоя посередь арены, смотрел мне вслед недоуменным и обиженным взглядом и от удивления не думал даже отряхиваться. А я понемногу приходила в себя, хотя участливые вопросы Йехара действовали на меня примерно как аромат розы.
− Где болит, Ольга? Это он, да? Этот темный что-то напутал с зельем?
− Розовое ма-асло…
− Ты отравлена, да? Демон! Найди его, где бы он ни скрывался, и…
− Ага, сейчас, с этим психом связываться! Я не настолько придурок, даже и не мечтай!