— А Эйнар вернётся или нет? — поинтересовалась Мириам, нарезая лук тонкими полосками.
— Ой, не знаю, доченька. Ой, не знаю, — мама протёрла рукой лоб, оставив на коже белое пятно от муки. — Я бы хотела, чтобы мы все вместе провели этот день, но…
"Лучше бы не пришёл", — мысленно ответила Мириам. Она боялась, что брат разрушит её планы.
От мыслей о побеге внутри как будто загорался хитрый огонёк из предвкушений, волнения и нетерпеливого ожидания. Скоро она покинет эту деревню, серую жизнь. Скоро сбудутся все мечты. Она увидит мир! Мириам улыбалась, пританцовывала, а когда ловила себя на этом, становилась серьёзной и мысленно взывала к богам, прося их о помощи, о том, чтобы никто, особенно брат, не помешал её планам!
— Не можешь дождаться, когда начнётся Осенин? — с улыбкой поинтересовалась мама, по-своему поняв её возбуждение.
Мириам кивнула. Не говорить же правду.
— Доченька, после ужина сразу не убегай на танцы, а задержись, чтобы Аргона проводить.
— Да, мам, конечно.
Вместе с пирогом женщины ещё налепили пирожков с капустой, и все отправили в печь. За готовкой не заметили, как рассвело. Хельга выглянула через окно на улицу, а затем повернулась к дочери, которая вытирала стол от муки.
— Я сейчас пойду в таверну, хочу купить ягодного вина к празднику, а ты присмотри за едой.
Мириам кивнула.
Пирожки уже начали подрумяниваться, когда мама вернулась с бутылкой вина. Мириам тут же её забрала и поставила на стол, бормоча:
— Что-то Вы долго.
— Ой, доченька, — воскликнула мама, — да там пол деревни за вином пришло. Думала, что мне уж ничего и не достанется. Аргон, доброе утро!
— Доброе утро, — буркнул он, зевнул и пошёл к ведру для умывания.
— Да уже давно не утро, — рассмеялась Мириам, выставляя на столе пирог и пышущие жаром пирожки. — Давайте, умывайтесь быстренько и кушать.
Мама вынула из буфета расписные ендовы — их доставали редко, только на важные события, а в другие дни хранили крепко завёрнутыми в ткань — и Мириам сразу почувствовала трепетное праздничное волнение. Скоро-скоро должно произойти нечто удивительное и необыкновенное, что будет будоражить воображение холодной тёмной зимой. Мириам засуетилась: быстро расставила тарелки, разложила ложки, а затем подскочила, будто оленёнок, и скрылась в комнате. Там она переплела косы, надела платье с расписанными подолом и рукавами, повязала на талии праздничный пояс: тонкий, ярко красный, с длинными пушистыми кисточками.
— Вот и я! — объявила она, выходя из комнаты.
Она ощущала себя невероятно красивой и лёгкой. Хотелось взлететь высоко-высоко и дарить свет и радость миру.
Мама тоже приоделась: сменила тёмную юбку на красную в жёлто-белую полоску, повязала поверх праздничный передник, белый, с вышитыми красными узорами, а голову покрыла цветным платком с бахромой. Только Аргон выглядел обычно: штаны из холстины да рубаха. Глядя на него, Мириа задумалась, а ощущает ли он внутри праздничный трепет или нет? Вряд ли. Для него этот день далеко не праздничный, ведь сегодня вечером он должен уйти. "Мы, — мысленно поправила себя Мириам. — Я с ним должна уйти".
— Ну, давайте-ка садиться за стол, а то всё остынет, — хлопнула в ладоши мама.
Эйнар к праздничному столу не явился. Мириам разрывали противоречивые эмоции. Радость и злость. С одной стороны, хотелось, чтобы всё было по-нормальному. Как у всех. Собраться всей семьёй за столом, поздравить друг друга с уходящим летом и теплом, повспоминать что-то, пошутить. Но нет. Их семья как будто расколота.
А с другой, хорошо, что его нет. А то бы он опять выкинул бы что-нибудь такое, от чего праздник не был бы праздником. Может, опять бы накинулся на Аргона. Или кричал, что Осенин — пережиток прошлого и заставлял бы всех молиться Всевидящему. И Эйнар точно помешал бы побегу. Он бы глаз с неё не сводил.
— Вот и закончилось лето, — мама подняла ендову. — Оно принесло нам много и светлых, и пасмурных дней. Однако, несмотря на все трудности, мы живы, здоровы и сидим здесь за столом, который полон еды. Поэтому я произношу благодарность богам за то, что они позаботились о нас, за то, что мы сыты и мы… — мама замялась, поджала губы, но не закончила предложение. — Отпразднуем завершение лета, поблагодарим Нут за дары и встретим осень. Надеюсь, она смилостивится над нами, порадует теплом и светом. Выпьем же за лето, пищу и за жизнь!
— За лето, — повторила Мириам, поднимая ендову, а затем пригубила вино.
Какой сладкий насыщенный вкус красной смородины! Божественно!
После обеда мама завернула кусок пирога и несколько пирожков в ткань и засунула в буфет.
— Это Вам, Аргон, в дорогу.
Затем Мириам с мамой занялись печкой: она как раз успела остыть. Женщины вымели золу, застелили горнило еловыми лапками и сверху постелили ткань.
Аргон смотрел на всё это широко распахнутыми глазами, а когда Мириам поставила в печь ведро с водой, не вытерпел и поинтересовался:
— А что вы делаете?
— Печь готовим, — ответила Мириам, тщательно протирая шесток. — Мыться будем.
— Эм…что?
Его страх и недоумение рассмешили Мириам.
— Вы что, никогда не мылись в печи?
— Нет.
— Ой, зря, — покачала головой мама. — Это очень полезно для здоровья. Любую заразу изгоняет. Ладно, мы с дочкой полезем первыми, а Вы после нас. Но пока побудьте в комнате. Мы Вас позовём, как закончим.
Аргон кивнул и ушёл.
Мама скинула одежду, распустила волосы — они белоснежной лавиной упали на спину — и залезла в печь. Мириам принесла из сарая еловые веники и подала их маме, затем разделась и полезла к ней. Внутри печи было темно и тесно, но это не пугало, наоборот, успокаивало. Казалось, будто все проблемы остались там, в другом мире. Мире, продуваемом ветрами, орошённом дождями и скованном холодами. А здесь, в тёплом печном нутре, всё было совсем иначе. Спокойно и безопасно.
Жар окутал Мириам, словно шерстяное одеяло. От его горячих объятий по коже побежали ручейки пота. Вскоре Мириам чувствовала себя будто обильно смазанной маслом.
— Давай ложись, — сказала мама, — я по тебе веничком пройдусь.
Мириам растянулась в печи, высунув голову из горловины, сложила руки замком под подбородком. Она видела край стола, пару стульев, лавки у стены, квадраты света на полу.
Всплеснула вода, а затем тёплая струя пролилась по спине вдоль позвоночника. Следом пришёл веник. Мириам вздрогнула, а затем расслабилась. Её как будто окутало тёплое мягкое облако. Она закрыла глаза, отдаваясь ощущению блаженства.
— Согни колени, давай я тебе по пяткам пройдусь, — мамин голос звучал словно через пелену.
Веник ещё раз хорошо прошёлся вдоль её тела, а потом снова на спину полилась вода, такая тёплая и приятная.
— Теперь ты меня, — сказала мама.
Мириам поднялась, взяла веники.
— Ах, хорошо! — восклицала мама всякий раз, когда веник шлёпал по коже. — По пояснице ещё пройдись, а то она у меня болит немного, потянула её недавно.
Затем женщины вымыли волосы — сначала щёлоком, который поставили настаиваться пару дней назад, а после сполоснули чистой водой.
— Давай заканчивать, — сказала мама, поливая себя. — Печка остывает, а Аргону ещё помыться надо.
Женщины вылезли из печи. Сердце разгорячённо стучало, кожа раскраснелась, и от неё поднимался пар. Несмотря на чувство размягчённости, тело как будто наполнилось новыми силами. Жаль, что жизнь с повседневными хлопотами и заботами растворит эти ощущения, оставив от них лишь воспоминания.
— Теперь Ваша очередь, — торжественно объявила Мириам, заходя в комнату к Аргону.
Он долго смотрел в устье печи и сделал шаг назад.
— Я туда не полезу!
— Да мы только что помылись, живы, не сгорели, — Мириам веселил его страх.
— А я не полезу.
— Ой, зря, — воскликнула мама, завязывая запону поверх юбки. — Я себя чувствую так, будто заново родилась.
Она на самом деле выглядела как-то моложе: кожа немного разгладилась и разрумянилась, волосы блестели, как у молодой девицы, а от повседневной усталости не осталось и следа.