— Ты давай хавай, хавай, светильник разума, — негры даже как-то соболезнующе потчевали Андрона, заставляли мазать хлеб маслом, есть побольше семги, севрюги и испанских сардин, — фосфор, хорошо для мозгов. Не веришь, брат, спроси у Штирлица. У Мюллера не надо. Эх ты, паря, совсем поплохел. Зря вы тогда с Рубином свинтили. А может и не зря. Пархатый-то после того засыпался, так нас кололи и менты, и комитетские, и еще хрен знает кто. Только мы не маленькие — делов не знаем, граждане начальники. Наше дело рыть, это ваше — подкапывать. Вобщем отлезли, сволочи. Ну мы опять сюда, была бы шея — хомут найдется. Не жопорукие чай. Да и Пархатый не пропал, выкрутился. У него теперь контора своя. В доме на Фонтанке, где флюгер в виде пса.
— В виде пса? — Андрон вынурнул на миг из коньячной нирваны, принял маслину и удивленно закашлялся. — На крыше?
— Ну да, фирма, то ли «Джульбарс», то ли «Мухтар», — лысый крякнул, ухмыльнулся и хрустко раскусил севрюжий хрящик. — Пархатый-то ведь сам из легавых. Вот лучшего и не скумекал. Ты, давай, давай, хавай.
Поговорили, поели, выпили, однако в плепорцию, с понятием. Негры, глянув на часы, стали собираться — все правильно, работе время, потехе час
— Ты, Академик, вот что, без обид, — Штык переглянулся с Дыней, вытащил измятого Франклина, быстро протянул Андрону. — И знаешь, где нас найти. Залетай по-простому. А сейчас извини, мы в пахоту.
Поручкались негры с Андроном, потрепали по плечу, а потом сели на трактор да и исчезли за крестами. Здесь работа, как и хер, даром не простаивала.
— Ну спасибо, братцы, — несколько запоздало сказал Андрон, несколько тяжеловато поднялся и, двигаясь поначалу несколько по дуге, принялся выбираться с кладбища. Ничего не поделаешь, отвык пить. Однако скоро шаг его окреп, траектория движения выровнялась, а на душе сделалось спокойно и хорошо. Еще — несколько удивленно, вот ведь жизнь, неизвестно где найдешь, где потеряешь. Свежий воздух прополаскивал мозги, в животе был покой и уют, сильные ноги легко несли поджарое тело. Так что когда Андрон дошел до перепутья, пересечья Пулковского и Волковского шляхов, он уже был трезв как стеклышко. А значит снова навалились безрадостные мысли — как быть, как жить дальше, как заполучить этот проклятый российский паспорт. Ну да, в принципе можно и без него, выучить чьи-нибудь установочные данные. Остановит мент, спросит, кто такой — а ты ему: я такой-то такой-то, проживаю там-то, родился тогда-то тогда-то. Звоните, проверяйте по вашему сраному ЦАБу. Можно например присвоить данные Тима. Постой-постой. А почему это только данные? Ведь как там в песне-то поется — и по облику, и по роже завсегда мы с тобой были схожи?.. «Ни хрена себе струя, — от неожиданно мысли Андрон даже замер, но тут же сорвался с места и от избытка чувств подскочил в воздух. — Эврика, бля! Эврика!» Они же с Тимом похожи как две капли воды. И что мешает ему в таком случае просто заявиться в легавку и скорбно понурить голову — родные, простите засранца, паспорт потерял. Только вот не все так просто — Тим ведь чего-то натворил и очень может быть, что на него повешен «сторожевик», и попадешь сразу как кур в ощип, поди потом объясняй легавым, что просто паспорт получить хотел. Ладно, такие вещи с кондачка не решаются. Спешка, она нужна при ловле блох, и то если домогаются парой.
У себя в халупе на Ветеранов Андрон с ходу уселся за телефон и позвонил в первое попавшееся отделение милиции.
— Куда едем-то?
— А кто это? — спросили там. Вот сволочи, проявили бдительность.
Андрон ответствовать не стал, а позвонил в другое все с тем же вопросом:
— Куда едем?
— В Рязань, — сказал сиплый голос, мощно икнул и вяло поинтересовался. — Это кто?
— Хрен в пальто, — отрубил Андрон, отключился и стал мучительно вспоминать телефоны ЦАБа — от А до М кажись два нуля семнадцать, от М до Я кажись восемнадцать или наоборот, или вообще не от А до М… Точно, едем не в ту сторону…
Наконец с трех попыток дорожка на ЦАБ привела его к нужной барышне, коей он поведал, что звонит из Кировского и просит проверить Метельского Тимофея Анатольевича с данными такими-то.
— Подтверждается, — отвечала барышня, в том смысле, что да, есть такой и прописан по месту жительства. Ни слова не сказала плохого в том плане, что находистя в розыске. Только это еще ничего не значило — комитетские хитры и с ментами не в ладах. Очень может быть, что секут тайно, по своим каналам. Однако семь бед, один ответ — кто не рискует, тот не пьет шампанского. Чего только не сделаешь, чтобы снова стать гражданином любимого отечества. Лучше бы, блин, здесь не родиться. На следующий день, приготовившись к худшему, Андрон явился в милицию по месту жительства Тима и жалобно пустил слезу, скупую, мужскую, революционную:
— Я такой-то такой-то потерял в пьяном виде паспорт. Каюсь, готов искупить.
— Ай-яй-яй, товарищ Метельский, — вяло пожурила Андрона бабище-майор. — Пишите заявление, платите штраф, несите фотографии. Восстановим не раньше, чем через месяц. Народу прорва.
Через месяц! Да хоть через год! Ждать приучены.
Верно говорят, что жизнь течет полосами, в основном конечно серой, частой бывает черной, но иногда все же бывает и светлая. И вечером того же дня Андрон убедился в этом. Шел он, прогуливаясь, по улице Кубинской, вдали от суеты и толп, посматривал себе на окружающее запустение и вдруг увидел платиновую блондинку, фигуристую, очень аппетитную со спины и всю в белом. Ругаясь по-черному, она пыталась заменить проколотое колесо на мерседесе, тоже очень фигуристом и белом. Звенел, соскальзывая, ключ, блестели брюльниками гайки, в голосе страдалицы ясно слышалось — а видала я на херу всю эту вашу долбанную феминизацию! Ни один нормальный и уважающий себя мужчина вынести это зрелище был не в силах.
— Дай-ка я, женщина, — Андрон вышел из задумчивости, коротко вздохнул и подошел к автолюбительнице. — Такие руки беречь надо. И ноги.
— Да? — блондинка повернула голову и вдруг, забыв про колесо, разом поднялась с корточек. — Господи… Андрюша, ты? — На ее ухоженном, густо намакияженном лице отразилась неуемная, какая-то очень женская радость. — Вот это сюрприз!
— Ты? — Андрон узнал зав рыночного общежития, которой не однажды нерезывал многопроходную резьбу, но сразу вспомнить, как зовут, не смог. — Да, вот это встреча… Очень рад. Ну как живешь, э-э-э, Оксана?
Ну да, конечно же Оксана. Очень уважает минет и коленно-локтевую.
— Вот прокололась, — заведующея с улыбкой пнула колесо, выругалась и, не сдерживаясь, бросилась Андрону на шею. — Господи, Андрюшенька. Седой-то какой.
От нее мощно пахло парфюмом, еле уловимо потом и уже едва-едва заметно коньяком, задавленным антиполицаем. Женщиной, одним словом. А могучая грудь, подтянутая бюстгалтером, а упругие бедра, обтянутые брючками. Вобщем Андрон отреагировал мгновенно…
— А ты все такой же, легкий на подъем, — заведующая еще плотнее приладилась к нему, как бы невзначай погладила рукой ширинку. — Ого, как соскучился. Поехали ко мне, я теперь женщина одинокая, свободная…
Поехали. Однако прежде Андрону пришлось несколько успокоиться, поставить запаску и выслушать целый водопад восторженных словоизъявлений: ну до чего же, оказывается, день сегодня удачный, даже не верится. Парикмахер, гад, не подвел, подобрал колер в цвет, в самую масть. У Верки посидели, так славно, так хорошо, так душевно. И вот наконец кульминация, встретила тебя. Андрюшенька. Ну давай, крути активней гайки, родной. Соскучилась. Потому как женщина одинокая. А что? Леньку своего, мудака, отправила на год в Норвегию, на нефтяную вышку — один хрен, толку от него никакого, так пусть хоть вкалывает да рожи не кажет. Светку, задрыгу, у которой уже месячные и только шмотки на уме, отправила в Польшу, в гимназию — пусть учится, набирается знаний. Остался только кот, кастрированный, сибирский, да и тот, зараза, по весне начал гадить по углам, видимо яйцы ему, паскуде, отрезали не под самый корень. Андрюшенька, родной, давай быстрей, ну давай же. Наконец забрались в тачку, поехали. Заведующая, надо отдать ей должное, рулила качественно и с огоньком — напористо, но безопасно. Мерс слушался ее, как хоршо объезженный скакун. Ехать было недалеко, мимо парка Авиаторов — Ксюша обреталась теперь на улице Благодатной. Загнали машину на стоянку, поднялись на второй этаж добротного, построенного еще пленными немцами дома. Все — торопливо, под возбужденный разговор, подгоняемые взаимным, растущим по экспоненте желанием. Открыли дверь, вошли, и сразу понесло их на необъятную, с упругим водяным матрасом постель. Похоже, ту самую, многократно опробованную в прошлом. Вот привалило-то Оксане счастье, до самого утра раздавались ее страстные, полные восторгов крики, стоны и нежные словосочетания. Кот в страхе забился под шкаф, водняной матрас штормило. А вы как думали. Если не было столько лет баб, кроме дуньки кулаковой.