Выбрать главу

Потом были разборки с местной властью — вопросы, объяснения, выяснения, разъяснения, затем прощание с Куприянычем, и вот наконец кульминация — Мурманский аэропорт. Душный, зачуханный и грязный.

— Да уж. Есть что растормаживать, — Тим потихонечку пришел в себя, судорожно, вздрогнув всем телом, зевнул и стал без интереса наблюдать, как Юрка мучает транзистор. — Зря стараешься. Покрасить его и выбросить. Один хрен, в самолете не послушаешь.

И тут произошло невероятное, не зря видимо считают, что Лапландия страна чудес. Приемник вдруг чихнул, захрипел и ожил, громко, на весь зал, затянул голосом Пахоменко: «Долго будет Карелия сниться…»

Потом спел про «потолок ледянок, дверь скрипучую», «про землянку нашу в три наката и сосну, сгоревшую над ней» и перешел к последним известиям: «Советская наука понесла тяжелую утрату — скончался член-корреспондент академии наук Ме… — Тим тяжело вздохнул, со стоном закрыл глаза… — шенев Степан Филатович, выдающийся авиационный конструктор, любимый ученик легендарного Туполева».

Андрон (1980)

На вожделенную «шестерку» с родным шесторочным же двигателем Андрон в этом сезоне не потянул — то да се, похороны Ивана Ильича, усиленный пансионат для Анджелы, пеленки-распашонки для Варварки. Да и ночные экзертиции в объятиях Веры производительности рыночного труда способствовали едва ли. Однако грех роптать, на жизнь, и на безбедную, хватало. Еще какую безбедную.

А осень между тем надвигалась стремительно. Прошел сентябрь с поздней розой, гладиолусами и астрами, пролетел октябрь с паленой, крашеной марганцовкой хризантемой, наступил ноябрь со светлым юбилеем Октября, заморозками и домокловым мечом скорого закрытия. И вот он ударил, как серпом по яйцам — поступил приказ: все, аллес, финита, эндшпиль. Есть — Андрон и Аркадий Павлович разобрались со столами: цветочные баррикадой и арматурой по периметру, овощные — на КАМаз и вместе с торгинвентарем на рынок, покончили с мусором, вывезли баки, повесили на будку новый, промасленный от души замок. Цыганки взирали на исход грустными глазами, вздыхали тяжело, нервно трясли гвоздикой — охохо, куда же мы теперь…

В самый разгар этой суеты, когда Андрон матерно ругался с водителем мусоровоза, а Аркадий Павлович яростно махал лопатой и вилами, на пятак пожаловали двое, в штатском, но с явными милицейскими замашками:

— Эй, кто тут старший?

Плечи широкие, морды наглые, ернические, как у фавнов, носы красные — сразу видно, оперсостав, корифеи сыска.

— Ну я за него, — отозвался Андрон, поняв, что не отстанут. — Вы сами-то чьих будете, дяденьки?

Дяденьки были еще те, из южных краев, один старший лейтенант, другой подполковник.

— Вот этого человека видели? — напористо спросили они и продемонстрировали фото торгового чекиста Хренова. — Если видели, то когда, при каких обстоятельствах?

Хренов на фото был удручающе лыс, запечатлен в фас и в профиль и выглядел как-то невесело.

— Да это же милиционер из Белореченска, — живо отреагировал Андрон и в предвкушении интриги внутренне повеселел. — Летом еще торговал яблоками, целую фуру пригнал. А что, сорт у него не тот?

— А откуда вам известно, что он из органов? — вопросом на вопрос, как в Одессе, ответил старший дядька, переглянулся с младшим и в голосе его прорезалась сталь. — Он что, официально представлялся вам? Показывал что-нибудь?

Только кукиш с маслом, жуткий маромой.

— Да нет, с ним вместе приезжал товарищ Царев из нашего ОБХССа, он и попросил поставить на торговлю товарища из Белореченска, — Андрон тяжело и преданно вздохнул, высморкался в два пальца, честно посмотрел в глаза. — А мы завсегда…

— Значит, товарищ Царев? — дядьки опять переглянулись, нахмурились и принялись жать Андрону руку. — Спасибо. О нашем разговоре ни гу-гу. Особенно товарищу Цареву.

Закурили, зыркнули профессиональным оком на цыганок и быстренько убрались.

«Катитесь колбаской по Малой Спасской, — Андрон с презрением взглянул им вслед, сплюнул брезгливо и тягуче, — шли бы вы все с вашим Хреновым на хрен».

Он не знал, что подполковник Хренов на самом деле был злостным уголовником, Колей Хрен Догонишь, и специализировался на хищениях сельхозпродукции, причем с особой дерзостью, из государственного сектора. Ту самую фуру с яблоками бандюга тормознул на скок с прихватом, шофера с эксппедитором пришил, а законное добро совхоза «Маяк» втюхал ленинградцам по спекулятивным ценам. Ничего этого Андрон, впрочем как и капитан Царев, не знал. Доблестно он добил сезон, как следует прикрыл лавочку и явился не запылился пред светлые директорские очи. Вот он я, надежа, весь твой, и душой, и телом. Готов к труду и обороне. Директор в свое время хаживал на курсы марксизма-ленинизма и знал твердо, как отче наш, что кадры решают все.

— Ладно, — сказал он по-отечески Андрону, водрузил очки и вытащил из папки лист бумаги. — Пиши прошение на мое имя. От такого-то, живущего там-то, паспорт такой-то. Прошу принять меня на должность водителя электротележки. Вот здесь, дата, подпись, ажур. Да не боись, от той тележки и колес-то не осталось, — он усмехнулся золотозубо, куда там Коле Хрен Догонишь, и избегая никотина по соображениям здоровья, отправил в рот лепешку монпасье. — Будешь со снегом бороться на крыше. А чтобы с голоду не сдохнуть, по выходным работать на площадке… Вот так, Андрей, в таком разрезе.

Хороший все же человек был Сергей Степанович — сам жил, да еще как, и другим околеть не давал.

По случаю закрытия Андрон купил коньяк, торт, парную куру первой категории, дабы запечь ее в духовке на бутылке из-под молока.

— Ого, гуляем, — обрадовался Тим, отложил в сторону труд по археологии и, не удержавшись, упер с торта розовую мармеладную сливу. — Эх, конфетки-бараночки. А как насчет женского общества?

Несмотря на заключенный с отцом и матерью пакт о ненападении, он все же предпочитал жить на дружественной территории у Андрона.

— А ну их на фиг, — отозвался тот и принялся ловко насаживать куру на бутылку, наполненную водой. — Непостоянные созданья. То с одним, то с другим.

Он знал, что говорил. У Ксюши из плавания вернулся муж, и она заново переживала все прелести медового месяца.

— Ладно, тогда выпьем вдвоем, — Тим откупорил бутылку, налил, подождал, пока Андрон возьмется за стакан. — За нас, брат! Чтоб у наших детей были крутые родители.

За стеной, что-то шепча себе под нос, Вера Ардальоновна раскладывала пасьянс. Карты ложились на стол тихо, словно мертвые осенние листья.

Хорст (1979)

Следующий день был воскресенье, и серпентологи предались отдыху, активному, в соответствии с наклонностями. Хорст и Воронцова подались в пески, на верблюжьи скачки, смотреть, как чумазые, привязанные к бактрианам и дромадерам отроки лупят по носу дредноутов пустыни, оглушительно визжат и, невзирая на младые годы, неописуемо ругаются. Ганс же с подручными отправился в чрево Каира — глазеть, как цветастые, опоянные зельем петухи режут друг другу глотки опасной бритвой. Шум, гам, крик, перья во все стороны, брызги горячей крови, адреналин рекой. Незабываемое зрелище. К тому же побежденные, сваренные в бульоне, украшенные луком и благоухающие пряностями, оставляют впечатление едва ли не лучшее, чем победители.

А вечером серпентологи ужинали — не торопясь, в полном составе, обмениваясь впечатлениями. Ели нифу из молодого козленка, пили рисовый подслащенный отвар, поминали по матери привередливого пророка, алкали шампанского и поглядывали на сцену. Там как обычно давали танец живота — плоского, загорелого, с выпуклым пупком, украшенным серебряной серьгой. Почему-то он, не танец, живот, казался жалким, полуголодным, полным пульсирующих, закрученным винтом кишок… Потом был фокусник с фальшивыми мечами, за ним канкан, потом полустриптиз, облезлый пудель показал смертельный номер, и представление — хвалла аллаху — закончилось. На сцену вышли бедуины с гитарами, расправили усы и заиграли естердей Битлз. Получалось у них громко и заунывно, словно азаны у муадзинов, но в целом впечатляюще. Начались танцы. Они были полны истомы, сильно волновали воздух и душу и пробуждали жажду, мечтательность и разнообразные желания. Всем сразу захотелось любви и ласки и трепетного человеческого общения.