–
Так что? На праведников надеяться нельзя?
–
В земной жизни? – Ни в коем случае. Здесь побеждают не праведники, а те, кто обеими ногами стоит на Земле. Вот этот твой Морозов. Он сам не стал «буржуином» – он тебя подставил. Этот праведник, Василий, тоже не желает менять свою крестьянскую родословную – он на тебе собирается выехать. А зачем ему влезать в опасные игры? Завтра коммунисты примут решение о «борьбе с чуждыми
элементами», и он провезёт тебя мимо Тюмени в Гулаг. С чего ты взял, что в Советский Союз пришёл капитализм? Он уже приходил в виде НЭПа. Где теперь эти нэпманы? Вы с ним классовые враги. А классовых врагов надо уничтожать. И я надеюсь, что ты окажешься проворнее.
Вадим стоял, уткнувшись лбом в стекло окна вагона. Дрожь проняла его. Перед глазами ритмично пробегали огни фонарей.
–
Спасибо, – сдавленным шёпотом произнёс он. – Я подумаю.
–
Думать не надобно. Ты должен сделать то, что я прикажу. Ишь, вообразил себя гением. Кем бы ты был без нашего знакомства? Израильским эмигрантом… Смешно сказать: русским репатриантом на историческую родину евреев. Работал бы на стройке гостарбайтером. А сейчас? Миллионами ворочаешь. Пора платить по счетам. Сделаешь это сегодня. Вместо утренней зарядки. Удачи!..
И вновь под мерный стук колёс мысли, играючи, скачут, выхватывая фрагмент за фрагментом из прошедших ситуаций и рисуя картины вероятных будущих событий. Теперь эти события рисовались в страшном виде. От прежних радужных картин не осталось и следа.
–
Господи! Боже мой! – вырвалось из груди сына «верного ленинца» и правнука Солохи. – Спаси и сохрани! Бес меня попутал. Прости меня, Господи!
Он неумело, впервые в жизни сложил три пальца, перекрестился и перекрестил стул, на котором недавно сидел ночной попутчик.
Странно, но как только голова Вадима коснулась подушки, он заснул.
В поезде просыпаешься рано. Лежишь в неге, под стук колёс собираешь мысли. Этот процесс длится всего несколько секунд, а представление такое, будто ты провалялся с открытыми глазами целый час.
Вадим проснулся, опустил ноги на пол, поднял полку, вытащил чемодан и начал искать.. .пистолет. Он несколько раз останавливался, вытирал холодный пот со лба, вспоминал, зачем ему нужен пистолет – не мог понять, закрывал крышку, снова открывал и снова начинал поиск своего оружия. Закрыв чемодан в последний раз, он сел на него и уставился на полку, где должна была спать Роза. Постель была собрана, и
жены в купе не было. Его вдруг охватила паника. Холодный пот снова выступил на лбу. Он встал и снова поднял полку вместе с чемоданом. Под полкой не оказалось чемодана. Бросив крышку, Вадим выскочил в коридор вагона.
–
Доброе утро, Вадя! – его жена с Ольгой стояли у окна соседнего купе.
–
Господи! – воскликнула Роза. – Что с тобой? – Бледный Вадим смотрел на неё растерянным взглядом, и руки его начали трястись. – Что случилось? – закричала она и заглянула в купе.
–
Чемодан… мой чемодан пропал.
–
Да вот он, – Роза вошла в купе и потянула за собой мужа. – Вот чемодан. Ты его достал и открыл. В чём дело? Успокойся. – Она усадила его на свою полку, вытерла полотенцем лоб. – Тебе что, кошмар приснился?
Вадим еле кивнул и уставился на чемодан. Роза встала перед ним, обняла и прижала к своей груди.
–
Всё. Всё. Успокойся. Всё хорошо.
Она почувствовала, как муж обмяк. Постояла ещё немного, отпустила объятья и присела перед ним на корточки:
–
Пойди, умойся. А мы с Ольгой сейчас завтрак сообразим.
–
А где Василь? – встревожился он.
–
Да что с тобой, господи? Василь уже умылся. Он в купе. Читает. Спокойно. Возьми полотенце, вот мыло, паста, щётка. Бриться будешь? – Вадим посмотрел на неё, притянул к себе, обнял.
–
Прости. Глупость какая-то. Всё! – выдохнул он. – Побреюсь в гостинице, – взял туалетные принадлежности и вышел из купе.
Возле туалета спиной к входной двери стоял человек в домашнем халате и курил в окно. Вадим открыл дверь туалета, оглянулся и схватил попутчика за плечо. Тот обернулся.
–
Ты что тут. – начал Вадим и осёкся. Он увидел красное бородатое, обветренное всеми ветрами лицо с трубкой в зубах. – Простите. Обознался, – виновато сказал он и закрыл за собой дверь туалета.
Роза вышла из купе вслед за мужем.
–
Что случилось? – Ольга стояла у своего окна. Ей было небезразлично непонятное состояние Вадима, но она не
посмела вмешиваться в дела супругов.
–
Видно, какой-то кошмар ему приснился, – ответила Роза. – Я его ещё таким никогда не видела. Он растерян, чем– то подавлен.
–
Я попрошу Васю, пусть он его успокоит.
–
А сможет?
–
Посмотрим.
Она зашла в купе. Поговорила с мужем. Достала снедь к завтраку и вернулась к Розе.
–
Мы соорудим здесь завтрак, а они пусть там пообщаются.
–
Василь обещал?
–
Да. Вернёт он тебе спокойного мужа.
–
Ой, дай то, Бог! Он меня здорово напугал.
Завтрак проходил в «спокойной и дружественной обстановке». Приходится порой удивляться, какие точные и немеркнущие фразы придумывает официальная пресса. А за этой фразой всегда стоит только факт процесса еды с минимальным уровнем общения: «Хотите то?», «Подайте это», «Очень вкусные варёные яйца» … Но к концу завтрака заговорило радио. То, что они услышали, заставило остановить процесс жевания: в оставленной ими Москве организован Государственный Комитет Чрезвычайного Положения – ГКЧП. Из всего дальнейшего официального славословия было понятно только одно: группа высоких государственных чинов решила отстранить Горбачёва от власти и установить, ни много ни мало, режим военной диктатуры. Объявлено чрезвычайное положение, стянуты войска.
–
Вот, – Вадим откинулся на стенку купе, – вот оно. Вот что значила моя истерика. Вот зачем я искал оружие. Вась! Это было предчувствие. Куда я теперь еду? Какой, к чёрту, бизнес? Этапы в Сибирь. Вот и всё. Да, Василий, ты сейчас гегемон, а я враг народа. Сейчас меня к стенке поставишь, или подождёшь, когда за мной «чёрный воронок» приедет?
–
Успокойся, Вадя. Не говори глупости.
–
Какие глупости? Мы едем в Сибирь добровольно. Надо только билеты закомпостировать на Воркуту или Магадан. Полпути уже проехали. Зачем возвращаться? Надо помочь государству экономить на перевозке зэков. Может, не расстреляют? Помилуют. Ха!
Женщины сидели притихшие и подавленные. Ольга смотрела на Вадима, и ей страшно хотелось найти какие– нибудь слова, но в голове рождались фразы из, как ей казалось, забытого арсенала агитработника. Она сейчас могла бы, не задумываясь, накропать передовицу о победе великого пролетариата. И всё-таки что-то не вязалось с всплывающими в памяти текстами, – всё нутро восставало против этого бреда, казалось бы, уже ушедших времён. Ольга стала вслушиваться в сообщения, и тут вдруг сработало мышление редактора: она почувствовала слабость формулировок. В них не было ничего, что могло бы отвечать духу времени. Они были, как привидения, безлики и бесхребетны.
–
Бред, – заключила Ольга. – Это отголоски старины. Они не могут никого задеть за живое. Это даже не агитация. Это крик агонии.
–
Но в Москве войска, – возразила Роза.
–
По-твоему, в войсках одни тупицы? Армия не пойдёт на народ.
–
А ты? Ясновидящий ты наш, – обратился Вадим к Василю, – чего молчишь?
–
Ольга права. Это начало того, что называется падением государства. Будет немного жертв. Всего несколько человек. Но Советского Союза не будет. Это всё ЧП, до которого это ГК доиграется. Надо только подождать несколько дней.
–
Ты в это веришь?
–
Я это знаю.
–
А если всё наоборот, – Вадим подался всем телом к Василю, – я тебя первого убью.
–
Вот и славно. Вот и сказал. А значит, – всё будет хорошо. – Василь улыбнулся и подмигнул Ольге. – За это надо выпить. Так положено на Руси.