Вера Арье
Сердце мастера
Издательство благодарит Banke, Goumen & Smirnova Literary Agency за содействие в приобретении прав
Серия «Парижский квест»
Художественное оформление серии Сергея Власова
© Вера Арье, 2020
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020
Открыта жизнь, открыты небеса,
Обнажены могилы, дети, боги.
Скрываются лишь тайные тревоги и ложь…
Скрываться не должна краса.
Все события и персонажи вымышлены, совпадения с реальностью случайны.
I
Тристан
На всем многолюдном, как Кана Галилейская, антикварном рынке Парижа не было человека, который усомнился бы в том, что сорванца Тристана Леру ждет великое будущее. Леру с его выразительной внешностью эпического героя – тугими кудрями, скульптурным носом и мечтательными темными глазами – просто обязан был стать великим художником! Его родители приложили к этому немалые усилия: отец, часовщик Этьен Леру, вскоре после окончания войны выкупил за последние деньги у обитателей северного пригорода столицы кусок земли, на котором обустроил скромное жилище и разбил крошечный сад, где маленький Тристан мог часами просиживать на деревянном ящике, делая углем свои зарисовки.
Вокруг кипели такие сюжеты, что мальчонка только и успевал хватать новый клочок оберточной бумаги, кладя отработанный на деревянную подставку, сооруженную для него отцом. Когда-то пригород Сент-Уэн был населен одними цыганами – настоящими королями парижской «блошинки», но со временем их изрядно потеснили старьевщики, продавцы краденого, картежники и прочие полуголодные «ловцы счастья». Особое место среди них занимали «шифонье» – собиратели тряпья, сбывавшие ветхую одежду городской бедноте, а прочий текстильный хлам – бумажным мануфактурам. После Второй мировой Сент-Уэн начал превращаться из очага беззакония в место новой застройки и организованных уличных рынков. С раннего утра на пыльной землебитной «блошинке» толкались люди всех сортов, пытаясь продать последнее, что уцелело после оккупации, либо же приобрести редкие вещи по бросовой цене. Не упускали своего и карманники: сновали между тесных рядов, прижимаясь к рассеянным дамам вплотную, заглядывая через плечо, торгуясь, рассматривая диковинный товар, а потом исчезая с подрезанным портмоне в наваристой, как французский луковый суп, толпе.
По пятницам, едва заканчивались уроки, Тристан ввинчивался в эту бурлящую массу и жадно впитывал впечатления: вот аккуратно одетая старушка разложила на самодельном лотке столовые принадлежности: крахмальные батистовые салфетки, костяные подставки под ножи, черненые ложечки для варенья, солонку и перечницу из серебра с замысловатым тиснением… А вот магазинчик Ахмеда – этот мелочовкой не торгует, любит формы покрупнее: ажурные напольные вазы, монументальные мраморные бюсты, шаткие десертные столики, зеркала в золоченых рамах, инкрустированные бюро и гобелены – все, что послужило бы прекрасной обстановкой для трёхсотметровой квартиры какого-нибудь зажиточного адвоката или промышленника. Рядом с ним – лавка мадам Дарю, она страстная собирательница ламп и канделябров. Тристан мог часами разглядывать всех этих крутобедрых купидонов, бесстыжих нагих нимф, хищных львов, диковинных птиц, украшающих изножья настольных ламп с гофрированными абажурами. На отдельном круглом столике из темно-вишневого дерева мадам выставляла бонбоньерки и десертные «горки». Тристан прикрывал глаза и представлял, как призывно посверкивают на них глянцевые пирожные, подтаивают шоколадные суфле, томится фруктовый мармелад, оплывает медовая нуга… Всей этой роскоши ему попробовать пока не доводилось: родители еле сводили концы с концами, и лишь раз в году, под Рождество, Тристан получал долгожданную коробочку с разноцветными «рудуду́» – крошечными ракушками, наполненными сваренным сахаром. Тристан вылизывал их до полного онемения языка, а потом хранил как напоминание о том, что праздники все же существуют…
В один из дней, бесцельно слоняясь по рынку, он заприметил мальчишку-голодранца примерно одного с ним возраста. На его тощих ногах болтались несуразного размера ботинки, которые он примотал шнурками к костистым щиколоткам, едва прикрытым короткими штанами. На плечах его висел линялый пиджак, карманы которого были подозрительно оттопырены. Голодранец терся возле приземистого мужичка с козой – тот всегда приходил на толкучку с чемоданчиком, заполненным круглыми сморщенными сырами собственного изготовления. Сыры источали кисловато-сывороточный аромат, от которого у Тристана начинало мучительно урчать в желудке. Коза стояла смирно, разглядывая сквозь узкую бойницу зрачка кипучую «блошиную» жизнь и не причиняя хозяину, придерживающему ее за веревку, особенных хлопот.