Оливии они очень нравились, с наступлением темноты она всегда зажигала свечи, и трепетное их дрожание стало приметой зимних вечеров. Вот и теперь два огненных жала извивались, и мутноватые капли катились по восковым стволам, застывая, как «лунное молоко» на стенах пещер…
Сегодня, словно споря с их мягким свечением, в углу комнаты бликовал включенный компьютер – Оливия сосредоточенно просматривала строчки поисковой выдачи Google. Осторожно ступая, Родион подошел к ней сзади и нежно чмокнул в теплый затылок, пахнущий медом и облепихой.
Она обернулась:
– Как хорошо, что ты освободился пораньше! Тут по поводу «Итеи» столько новостей – за ужином все тебе расскажу!
Родион улыбнулся – кажется, в этот раз он угадал с подарком. В голосе Оливии звучал такой энтузиазм, что ему невольно стало любопытно: что же она раскопала? Стянув с себя ратиновое пальто и скинув ботинки, он прошел в спальню: на кровати лежали ее ученическая сумка, надкушенное яблоко и этюд Монтравеля. Ему хотелось думать, что антиквар Леру не обманул: рисунок действительно выполнен рукой знаменитого скульптора – иметь реликвию в доме было бы приятно.
Накрыв на стол, они принялись обсуждать текущие дела: Независимая ассоциация расследовательской журналистики организовывала конференцию в Брюсселе, куда Родиона пригласили в качестве докладчика. Он, не успевая толком подготовиться, хотел попросить Оливию о помощи: нужно было съездить в Национальную библиотеку и поковыряться в цифровых архивах, подобрать интересный «кейс».
– Хорошо, у меня в четверг свободна вся вторая половина дня. К тому же мне и самой нужно поискать кое-какую информацию…
– Об «Итее»?
Она кивнула.
– Ты даже не представляешь, сколько всего произошло за последние дни! Начнем с того, что Габи организовала для меня встречу с искусствоведом из аукционного дома, в котором она стажируется…
Сверкая глазами, Оливия принялась рассказывать о предварительной оценке рисунка и о том, что безотказная Габи пошла ради нее на риск: имея доступ к конфиденциальной клиентской базе, она выяснила имя вероятного покупателя всех работ Монтравеля, выставленных на продажу после смерти унаследовавшей их Доры!
Оливия перевела дух и выдала:
– Это Ной Волошин, акционер крупной российской инвестиционной группы! У Габи есть его рабочие координаты. Знаешь, я подумала: а почему бы мне не взять у него интервью?
– Любимая, взять интервью у коллекционера такого уровня – все равно, что допрыгнуть до Луны: идея занятная, но трудновыполнимая… Если в прессе нет упоминаний о его увлечении искусством, значит, он этот факт не намерен афишировать.
– Да, но попытаться же можно… Такое интервью – просто находка для моей курсовой! Монтравель был одной из самых значительных фигур французского искусства, образ Доры воплощен во всех его поздних работах. «Итея» – это ведь тоже она! Говорят, что их успешный творческий союз под конец жизни стоил ему репутации. Монтравеля будто бы вычеркнули из истории, незаслуженно быстро позабыли. И тут в России нашелся человек…
– Иви, «русский след» в искусстве – тема заезженная. Давай подберем варианты поинтереснее. Хочешь, я организую тебе встречу с кем-то из современных французских художников или коллекционеров? Уверен, мне не откажут…
Вмиг потемнев лицом, прыгающими от волнения губами Оливия произнесла:
– Я понимаю, многое из того, что я затеваю, кажется тебе наивным, в какой-то мере даже бессмысленным… Ты всегда знаешь пути короче и вернее. Но, понимаешь, между нами никогда не будет равновесия, если я не начну добиваться всего сама.
Родион глотнул вина – во рту стало вязко.
Под потолком лучился неоновый плафон, заливая кухню прохладным светом.
Скользнув взглядом по ее заострившемуся в голубоватых бликах лицу, Родион подумал, что в этих упрямых складках губ, в этом тревожном взгляде таится столько юношеских амбиций, столько неизжитых страхов, что никакие аргументы не смогут заставить ее отказаться от задуманного.
Что ж, зачем спорить, пусть попробует…
– Иви, я буду только рад, если у тебя получится. Думаю, если нащупать «точку входа»…