- Вот тут я страшно разозлился, - продолжает Владимир Ильич. - Я понял, что этот старый плут и мошенник запер в свой мерзкий стол все наши планы по созданию газеты. Возмущенный донельзя, я крикнул: "Буду жаловаться на ваши незаконные действия начальству!" Крикнул так свирепо и угрожающе, что перепугал старикашку. Он живо отпер стол и, видя, что я собираюсь уходить, стал просить меня забрать паспорт и никому не жаловаться.
Последние слова Владимир Ильич произнес сквозь смех и, откинувшись на спинку дивана, смеялся взахлеб, до слез.
Ему вторил звонкий смех Марии Ильиничны.
- Ты получил заграничный паспорт? - спросила Мария Александровна, стараясь не выдать своего огорчения.
- Да, мамочка! Я должен ехать в Германию. - Владимир Ильич встал и, по привычке конспиратора, накинул на двери крючок, плотнее закрыл окно и тихо продолжал: - Мы задумали большое дело - решили издавать газету.
Владимир Ильич с увлечением стал рассказывать о своих сокровенных планах. Рабочие поднимаются на борьбу. Нужен главный штаб, который бы направлял борьбу против царизма. Нужна общерусская газета, которая объяснит миллионам рабочих и крестьян их задачи, выработает единую программу действий, подготовит создание революционной партии пролетариата. План организации газеты продуман, но издавать в России ее нельзя из-за полицейских преследований. Поэтому решено печатать ее за границей. Тайными путями газета будет доставляться в Россию и здесь через верных людей распространяться среди рабочих.
Владимир Ильич успел уже побывать в Риге, Смоленске, Петербурге, Москве и везде создал опорные пункты для газеты, условился с товарищами о способах связи, пересылке корреспонденции.
- Как решили назвать газету? - спрашивает Анна Ильинична.
- "Искра". "Из искры возгорится пламя". Помните?
- Да, да, - говорит Мария Ильинична, это из ответа декабристов Пушкину.
Мария Александровна слушает детей и понимает, что задумано важное дело.
- В добрый час! В добрый час! - шепчет она.
- И, кстати, я покушаюсь на тебя, Анюта, - говорит Владимир Ильич. Тебе придется ехать вслед за мной в Германию, помочь в организации газеты. Кончится срок ссылки у Надюши, и она приедет к нам.
- Вот когда Анины литературные таланты пригодятся, - замечает Мария Александровна.
Анна Ильинична даже вспыхнула от радости. Она всегда рвалась к литературной работе, писала рассказы для детей, переводила книги с итальянского, английского, немецкого языков. А теперь такое важное и почетное дело - издавать газету для рабочих.
- Вот бы съездить на Волгу - в Самару, в Нижний, по пути завернуть в Сызрань, затем проехаться к Надюше.
- Соскучился? - сочувственно спросила мать.
- Очень! - искренне вырвалось у Владимира Ильича. - Это первая наша разлука. И связи Надюша там успела завести среди революционеров. Очень хотелось бы с ними встретиться. Разложить везде костры. Рабочие рвутся к борьбе. Горючего в России становится все больше. Вот "Искра" и должна будет их зажечь.
- А если тебе попросить разрешения у полиции? - спросила Мария Александровна.
- Уже просил, и не единожды. Наотрез отказали.
Мария Александровна задумалась.
- Пойдем, я покажу тебе твою комнату.
По скрипучим ступенькам поднялись наверх.
- Как в Симбирске! - воскликнул Владимир Ильич, поднял руку и коснулся пальцами потолка.
Налево у стены железная кровать, покрытая клетчатым пледом, направо окно и дверь на балкон. У окна небольшой письменный стол и лампа под зеленым абажуром, и на этажерке любимые книги: Чернышевский, Добролюбов, Лермонтов, Пушкин.
- Отдохну здесь всласть, - говорит Владимир Ильич, - и поработаю отлично. Я вызвал сюда товарищей, надо с ними посоветоваться. А пока они приедут, я буду проводить все время с тобой.
Владимир Ильич вышел на балкон. Дождь перестал. Из сада потянуло запахом цветов. Птицы, обрадовавшись солнцу, запели на все голоса.
- Пойдем, мамочка, посмотрим сад, - предложил Владимир Ильич. - Только надень пальто и, главное, галоши, чтобы, как ты нас учила, не промочить ноги.
Мария Александровна взглянула на сына сияющими глазами:
- Знаешь, Володюшка, я, кажется, придумала, как тебе поехать к Надюше и по твоим "кострам" на Волге.
- Мамочка!
- Да, да. Я должна познакомиться со своей невесткой, - продолжала Мария Александровна, и лучики-морщинки разбежались вокруг глаз.
- С Надей? Ты же с ней знакома.
- Но охранке об этом неизвестно. Женился ты в ссылке, домой жену не довез...
- Полиция не разрешила: еще полгода ей отбывать свою ссылку.
- Так вот, я должна познакомиться с твоей женой. Это мое материнское право, и отказать мне в этом не могут. Я поеду в Петербург и буду просить разрешения.
- Ты можешь ехать в Уфу и без всякого разрешения.
- Не могу же я ехать одна. Мне шестьдесят пять лет. У меня больное сердце... На самом деле оно у меня совершенно здоровое, - поспешила добавить она. - Представить матери свою жену должен сын. Ты, Володюшка! Завтра же я поеду в Петербург.
Владимир Ильич молча обнял мать.
По лестнице поднималась Анна Ильинична.
- Ну, как тебе здесь нравится, Володёк? Наконец-то мамочка дождалась тебя.
Владимир Ильич только развел руками. Вид у него был радостный и чем-то смущенный.
- Анечка, - ласково сказала Мария Александровна, - я еду в Петербург. Придется опять вынуть мое визитное платье, и пусть Митя сходит на станцию. Теперь я могу ехать вторым классом.
Утром пришел доктор Левицкий.
- Я нашел вашу матушку в отличном состоянии, - сказал он Дмитрию Ильичу.
- Вы правы, дорогой Вячеслав Александрович, хорошая доза радости оказалась наилучшим лекарством для нее.
Дмитрий Ильич пригласил доктора в сад.
- Я познакомлю вас со своим братом.
Левицкий слышал о Владимире Ильиче как о революционере и ученом и ожидал встретить пожилого человека в очках и с тросточкой, чинно гуляющего по дорожкам сада. Он был очень удивлен, увидев коренастого молодого человека с крокетным молотком на плече. Владимир Ильич, прищурив левый глаз, с живым интересом следил, удастся ли Маняше прогнать свой шар сквозь двойные ворота.
- Ловко! Молодец! - с восторгом воскликнул он.
Переложив на левое плечо молоток, он дружески протянул Левицкому руку и тут же пригласил его принять участие в игре. Владимир Ильич бросил на доктора быстрый, острый взгляд. Вячеслав Александрович был года на два моложе. Густая каштановая борода и мягкая шевелюра обрамляли красивое лицо с правильными чертами. Глубоко сидящие серые глаза говорили об уме и твердости характера, и вместе с тем во всем облике доктора было что-то юношески чистое, доброе.
Дмитрий Ильич видел, что брат и доктор понравились друг другу. День был воскресный, и Владимир Ильич предложил доктору покататься на лодке.
Вячеслав Александрович чувствовал себя удивительно легко с новым знакомым. Ему очень нравились эти люди с широкими интересами, высокой культурой, веселые и общительные, и он понял, что теперь вся его жизнь будет связана с этой семьей.
Владимир Ильич сел на весла, легкими взмахами вел лодку вниз по Пахре и подробно расспрашивал доктора, почему это в Подольском уезде такая высокая смертность среди детей и большой процент забракованных по болезни новобранцев.
- Виноваты в этом, Владимир Ильич, знаменитые фетровые подольские шляпы.
Владимир Ильич вскинул брови.
- Как это понимать?
- Я изучаю сейчас физическое развитие населения Подольского уезда, объяснил Левицкий, - и установил, что здоровье населения подтачивается постоянным ртутным отравлением. Местные фабриканты при обработке кроличьего пуха, из которого выделываются шляпы, применяют ртуть. Я протестую против такого варварского способа, но фабрикант остается фабрикантом. Раз это приносит ему прибыль, ему наплевать на здоровье рабочих.
- Совершенно верно, - ответил Владимир Ильич. - Что же вы думаете делать дальше?