Мария Александровна зажгла свечи на елке; все уселись вокруг, смотрели на мерцающие огоньки, и всем вспомнилось детство.
Глеб Максимилианович затянул:
Слезами залит мир безбрежный,
Вся наша жизнь - тяжелый труд...
Ему стали подпевать. Кржижановский очень любил петь и сам сочинял революционные песни или переводил их с польского, французского. Но никто не знал, какой у него голос: революционные песни всегда пели вполголоса, почти шепотом, и звучали они от этого задушевнее.
Снова раздался условный звонок.
- Это Юрий, - сказал Глеб Максимилианович.
Мария Александровна пошла открывать дверь.
Молодой человек учтиво поздоровался с ней.
- Шсский... - произнес он нарочито невнятно свою фамилию. - Добрый вечер, товарищ Клэр, - протянул он руку Кржижановскому, - добрый вечер, Ольга, - назвал он по партийной кличке Зинаиду Павловну, - вашу лапку, товарищ Медведь, - приветствовал он Марию Ильиничну, - мое почтение, товарищ Андреевский, - поздоровался с Дмитрием Ильичом.
Мария Александровна ушла в свою комнату.
- В письме Владимир Ильич пишет... - начал было Глеб Максимилианович.
Но Юрий перебил его:
- Вы хотите сказать, Старик пишет.
- Да, да, совершенно верно. Старик пишет, что мартовцы захватили "Искру" и подбираются к Центральному Комитету партии. Захватывают партийные деньги и открыто говорят: "Ждем провала большевиков в России, тогда наша возьмет".
- Вот до чего докатились, - возмущалась Зинаида Павловна. - Ждут нашего ареста! Это же предательство!
- А что же предлагает Старик? - живо поинтересовался Юрий.
- Старик считает необходимым, - продолжал Кржижановский, - чтобы мы, работники ЦК, объездили всю Россию и завоевали на нашу сторону местные комитеты, где засели меньшевики. Это в первую очередь относится к нашему Киеву...
- Не так страшен меньшевистский черт, как его представляет Старик в своей Женеве, - мрачно бросил Юрий и затянулся папиросой.
- Я просил бы вас не курить, - серьезно заметил Дмитрий Ильич, мамочка не выносит табачного дыма.
- Но вы сами, насколько я знаю, курите.
- В квартире, где она находится, - никогда!
Юрий погасил папиросу.
- К стыду нашему, должен признаться, - ответил Глеб Максимилианович, что Старик осведомлен о положении в России и даже в Киеве значительно лучше, чем мы с вами. У него великолепная информация.
- А я думаю, что нам на месте виднее. Впрочем, хватит нам выяснять отношения. Меньшевики и большевики - члены единой партии. Можно не обращать внимания на оттенки.
Мария Ильинична вскочила, возмущенная:
- "Оттенки"! Хороши оттенки! Меньшевики не верят в наше дело, не верят в победу. На съезде большинство пошло за Лениным. Что же, мы должны это большинство потерять?
- История нас рассудит, - заключил Юрий.
- Завтра мы тронемся в путь по комитетам, - сказал Кржижановский, не желая разжигать ссору.
- Вы увидите, - убежденно добавил Дмитрий Ильич, - какие резолюции будут приняты рабочими в поддержку Ленина. Влияние Ленина в партии огромно, - я убедился на съезде и убеждаюсь каждый день, встречаясь с рабочими!
- Не Ленина, а Старика, - язвительно поправил Юрий. - И, кстати, сам Старик указывал в каком-то из последних писем, что полагаться на ваши речи о влиянии имени Ленина - ребячество.
- Вот по этому вопросу я нахожусь в оппозиции и считаю, что Ленин наше самое сильное оружие. Не на ваш же авторитет мне ссылаться.
- Митя, не горячись, - успокаивала брата Анна Ильинична.
- Ленин... Митя... Маняша... Что это за конспирация? Семейственное согласие здесь неуместно.
- Это согласие партийное, принципиальное, - отрезал Глеб Максимилианович.
- Кстати, вам бы не грех познакомить меня с последним письмом Старика, - заметил Юрий.
- Оно сейчас спрятано, - отвечает Мария Ильинична.
- Где? - поинтересовался Юрий.
- Ни один партийный конспиратор не задаст такого бестактного вопроса, - напомнила ему Зинаида Павловна.
- Тогда мне здесь делать нечего. - Юрий встал и демонстративно ушел, не попрощавшись.
Вскоре ушли и Кржижановские.
Мария Александровна зашла в столовую.
- Дети, вы так громко разговаривали и спорили. Между вами нет согласия? - спросила мать.
- Нет, мамочка, между нами согласие полное. Но здесь был один чудак, и Митя погорячился, - ответила Анна Ильинична.
- Чудак ли это? - задумчиво произнесла Мария Ильинична. - Это примиренец, если не готовый меньшевик.
- Я как медик полагаю, что процесс у него необратимый, - сердито заметил Дмитрий Ильич. - Он всецело на стороне меньшевиков, и его поведение мне явно не нравится... Итак, завтра мы разъедемся по комитетам. Я пошел домой: Тоня, наверно, волнуется.
- А кто останется с мамочкой? - спросила Мария Ильинична.
- Я останусь, - ответила Анна Ильинична.
- Ни в коем случае, - возразила Мария Александровна. - Дело прежде всего, а я уж не такая хворая и старая, чтобы при мне оставался кто-нибудь. Раз нужно - поезжайте все.
- С тобой останется Тонечка. - Дмитрий Ильич нежно поцеловал мать и ушел.
- А теперь спать, спать, - решительно сказала Мария Александровна и погасила свечи на елке. Медовый запах воска распространился по комнате.
Мария Александровна проверила, хорошо ли заперта дверь, и легла. Лежала и думала о трудной судьбе своих детей.
Человек с шипящей фамилией чем-то взволновал их. Очень неприятный человек, и глаза у него нечистые, и любезность не от сердца.
Громкий стук в дверь прервал ее мысли.
Сердце заколотилось. Нащупала ногами ночные туфли, накинула халат, неслышно прошла через столовую в спальню.
- Полиция, - предупредила она дочерей и пошла открывать.
И снова все перевернуто в квартире, елка, словно забившись в угол, тускло поблескивает украшениями, шахматный столик опрокинут, ящики из него выдвинуты, шахматы раскиданы по полу. Даже золу выгребли из печей, и горячие угли на поддоне покрылись летучим серым пеплом.
Полицейские увели обеих дочерей...
Мария Александровна осталась одна.
В окно брезжит рассвет. "Надо предупредить Митю, - думает Мария Александровна. - И, наверно, придется переехать жить к нему, пока все уладится. Немедленно написать письмо Володе..."
Подходя к дому, Мария Александровна еще издали увидела, что в подъезде толпятся люди. Почувствовала что-то неладное.
- Заарестовали их, - сообщил дворник, когда она подняла руку, чтобы позвонить в квартиру Дмитрия Ильича.
Итак, арестованы все четверо.
"Пойти к Кржижановскому? Нет. Нельзя. Могу притащить за собой "хвост".
Еле передвигая ноги, она пошла на Лабораторную. И сразу спина согнулась, словно на нее взвалили тяжелую ношу.
На углу сквера неожиданно возник Глеб Максимилианович.
- Дорогая Мария Александровна, не волнуйтесь. Их арестовали заодно со всеми. Была массовая операция, Зину схватили на улице. Я ухожу в подполье. Партийный архив передайте человеку, который предъявит вам вторую половину этого листка. И больше никому.
Глеб Максимилианович сунул Марии Александровне в руки обрывок календарного листка и исчез.
Мария Александровна спрятала листок в муфту.
...Ах, какая высокая и крутая лестница домой!.. Плохо слушаются ноги. Отперла квартиру, вошла к себе в комнату и без сил опустилась на стул. С портрета на нее смотрели строгие глаза Ильи Николаевича.
"Илюша, ты неодобрительно смотришь на меня. Я написала Володе очень грустное письмо. Плохо сделала, друг мой, плохо, проявила слабость. Они ведь мне ничем оттуда помочь не могут. Напрасно их растревожила. Что ждет коих детей? Куда пойти? Киев теперь чужой, незнакомый город. Ни одной родной души".