— А я всё-таки в вас не ошиблась. Ни в одном из вас. Ладно. Только не рассказывайте Диме… я боюсь, он не оценит, если вы ему сообщите. Про чудовищ. Про это всё. Про меня.
— Мам… — позвал Женька. — Неужели и правда нет никаких шансов?
— Нет, малыш. Но, знаешь… я рада, что успела ещё раз увидеть тебя, такого взрослого. И эту чудесную девушку.
Оля смутилась и отвела глаза. «Чудесная»? Это она-то? Ничего толком не сделала, только испортила всё да ещё обрекла себя на постоянную опасность. Чего тут чудесного? Безрассудность? О да, она, пожалуй, и впрямь была феерической.
— Эй, — окликнула её Марина, — правило четвёртое, помнишь? Ты отлично справилась. И с кексом, и со всем остальным… передай своим родителям, чтобы тобой гордились. Я бы гордилась, будь ты моей дочерью.
В глазах предательски защипало, и Оля отвернулась. Настоящая Марина оказалась такой хорошей! Будь она злюкой, как Вивла, справиться было бы куда легче. И ведь даже не родственница! Почему тогда ощущается знакомой с детства?
— И тобой я тоже горжусь, — мать перевела взгляд на Женьку и тепло улыбнулась. — Ты вырос ровно таким, каким я хотела бы тебя видеть. Сильным. Упрямым. Пока ещё не слишком опытным — но это пройдёт… всегда проходит.
Марина потянулась было рукой к Женькиной щеке — и бессильно уронила кисть. Она угасала стремительно. Ещё минута — и в ней вовсе не останется жизни.
— Изучай мою книгу, там много важного… а ты, девушка, — присматривай за ним. Если он и впрямь в меня, может случаем наворотить… такого, что не расхлебаешь.
— Мам, нет, — Женька склонился над матерью, теперь уже не скрывая слёз и подступающего отчаяния, — пожалуйста! Ты… ты не можешь сейчас вот так умереть!
— Я уже умерла, — напомнила Марина. — Не плачь. Я люблю тебя. И всегда буду любить. Правило пятое — я всегда буду тебя лю…
Она умолкла на полуслове, не договорив. Осталась лежать на коленях сына: хрупкая, высушенная оболочка, что ещё несколько минут назад была цветущей женщиной. Нет, не была — казалась.
Казалась, повторила себе Оля. Марина умерла давно. А сейчас они видели лишь призрак. Призрак, что спас их обоих, посмертно отомстив твари, что когда-то забрала его жизнь и семью.
Она не решилась ничего сказать Женьке. Лишь подошла поближе и села рядом, уже привычным движением прижавшись щекой к его плечу. Ещё несколько минут они сидели в тишине и наблюдали, как медленно тает, смешиваясь с пылью, высохшее тело матери. Исчезает, рассыпается в прах. В прах, в который за девять лет оно и должно было превратиться.
— Она сказала, — когда Женька наконец нарушил тишину, его голос звучал хрипло, но твёрдо, — сердце матери. И она говорила не про кекс.
— Нет, — качнула головой Оля. — Совершенно точно не про кекс.
— Вот, значит, как…
Больше он ничего не сказал. Лишь тяжело вздохнул и ласково провёл пальцами по тонкому слою устлавшей пол серой пыли.
========== Эпилог ==========
В последний день первой четверти Оле дышалось по-особенному глубоко. Ну наконец-то! Никаких больше контрольных, никаких тестов и зачётов. Слава богу, никакой Вивлы и никаких истеричных воплей разъярённой Жужелицы. Ещё как минимум на неделю! И оценки в дневнике не такие плохие, какими могли быть.
Вернутся родители — порадует их хорошим табелем.
Она выбежала из школьных дверей, на ходу натягивая шапку пониже на лоб. Холодно. Вот теперь уже точно дубак: два дня назад выпал снег да так и не растаял, оставшись украшать улицу белоснежным безжизненным ковром.
Оля всмотрелась в толпу. Бесполезно. Даже на вручение не пришёл — и теперь ей придётся тащиться к нему домой, отдавать несчастный дневник с оценками. За кого он, спрашивается, её принимает? За прислугу?
Ворчала она без обиды, скорее по инерции. На следующий день после расправы над чудовищем в его квартире Женька всё-таки свалился с температурой и проболел весь сезон контрольных. В какой-то степени Оля почти завидовала: все главные неадекваты их школы в преддверии каникул словно взбесились и драли с учеников семь шкур.
Разве что с оценками беда. Но в одной четверти — не страшно. Да и потом, что они, звери, что ли, не войдут в положение? Ну, кроме Вивлы — та действительно зверь.
Мимо прошелестела, шевеля многочисленными лапками, жуткого вида паукообразная тень, и Оля поспешно отвела глаза. Она всё никак не могла привыкнуть. Их оказалось много, слишком много, куда больше, чем она представляла по Женькиным рассказам. Но он оказался прав: не замечать и впрямь оказалось не так трудно. Особенно после такого «боевого крещения», какое было у неё.
Пока Оля шагала к хрущёвской пятиэтажке, где жил одноклассник, она успела увидеть ещё троих. Ехидного гнома, похожего на маленького чёртика — или чёртика, похожего на гнома? Здоровенную муху всех цветов радуги. И что-то многоногое, невероятное, гипнотизирующее — от него она постаралась отвернуться как можно скорее. Такие штуки были особенно опасны.
Теперь им точно стоило держаться вместе, ей и Женьке. Кто знает: может, Марина и была права насчёт них. Но пока ничего не происходило, и обоих это вполне устраивало.
— Ау, приём, — почти весело позвала Оля, набрав нужный номер на домофоне. — Дневник приехал. Прямая доставка из школы, минуя Вивлу!
Дверь пискнула и открылась, пропуская её внутрь.
Женька встретил Олю на пороге, заспанный и неодетый: похоже, она сдёрнула его с кровати, пока он ещё видел седьмой сон. Но гости есть гости, а она с недавних пор стала в этом доме самым желанным. Стаська загадочно улыбалась и отводила взгляд, глядя, как подруга между уроками переписывается с болеющим одноклассником, а остальные олимпиадники уже напрямую спрашивали у Оли, когда «этот придурок» наконец вернётся в класс.
— Ну и как тебе… это всё? — Женька завёл разговор, когда они уже сидели на знакомой маленькой кухне и пили чай с печеньем. На этот раз — из других кружек, больших, с рисунком. — Способность и прочее?
Он неопределённо помахал рукой.
— Да нормально, — Оля пожала плечами. — Лучше, чем я боялась. Сам-то как?
— «Лучше, чем я боялся», — процитировал Женька и отхлебнул полный глоток чая. — Понятия не имею, что она сделала, но пока сюда больше ни одна дрянь из крупных не залетала. Хотя раньше, бывало, кучу за ночь видел.
— А папа?
— А что папа? Вернулся тогда в понедельник домой, обнаружил бардак, ну да я уже рассказывал… Решил, что я тут бухал без него, благо вид у меня был соответствующий.
— Не вспомнил? — уточнила Оля.
— Ни на минуту. До сих пор думает, что она умерла девять лет назад.
Она отмахнулась рукой от назойливого мелкого монстрика, который упорно пытался залезть ей в ухо. Такие были не опасны, если не подпускать их слишком близко. За эти дни Оля успела как следует изучить дневник Марины — и теперь чувствовала себя намного увереннее, чем раньше.
— А я смотрю, ты быстро освоилась, — усмехнулся Женька. — Ну что, вот он я, теперь у меня нет никаких от тебя секретов. И… что? Как ощущения? Сбежать не хочется?
Оля рассмеялась и едва не подавилась куском печенья, попавшим не в то горло.
— Ни за что. Наоборот. Как она там сказала — правило третье?
Теперь уже он чуть не поперхнулся чаем.
— Нет, нет и нет! Я уже говорил — никаких семей. И вообще, мне кажется, это была шутка такая. Она вообще была… затейница. Я серьёзно.
Оля хихикнула. Она припоминала ему слова матери уже не в первый раз — и каждый раз реакция забавляла её, как впервые. Оля не решалась судить, о чём это говорило — но подтрунивать не прекращала, искренне веселясь результату.
— А это мы ещё посмотрим, — шутливо подмигнула Женьке она и потянулась за следующим печеньем.