Она дошла уже до того места, где Бильбо встретился с Голлумом, когда дверь открылась и на пороге появился Нейгал. Хозяин манора нес термос.
— Сеу Мак-Интайр, ваш маленький капитан Львиное Сердечко не с малышом?
— Нет, мастер Нейгал. Насколько я знаю, он наверху, с гемами.
— Там уже все закончили. Мне сказали, он ушел куда-то сюда.
— Тогда, скорее всего, он с Рэем на посту — предположила Констанс.
— Спасибо.
Нейгал нашел мальчишку на смотровой площадке возле пушки — тот сидел между двумя морлоками, своим Рэем и Призраком, и смотрел на дорогу. Эктор знал, что мальчишка вместе с гемами таскал мебель на баррикады — одну навалили перед въездом в гараж, вторую — на грузовом пандусе, наверху, третью — на лестнице. Таким образом нападающие, вскрыв дверь, оказывались перед необходимостью атаковать высокое препятствие. Нейгал не собирался защищать его долго — баррикада нужна была лишь затем, чтобы дать обороняющимся некоторую фору, полминуты времени на стрельбу по тяжело бронированным противникам. Потом они отступят и заварят двери за собой, и будут ждать, пока, вскрыв их, рейдеры снова окажутся в узком месте под огнем. А потом закончатся боеприпасы, и, пока враги будут разбрасывать более хрупкие верхние баррикады, в ход пойдут флорды.
У мальчишки был совершенно выдающийся флорд, Нейгал в юности отдал бы двадцать лет жизни за такой. Рукоятка чуть длиннее, чем принято, и украшена странным узором, вместо обмотки, чтобы не скользили пальцы… Поближе Эктор рассмотрел, что это шедайинские письмена. Эта штучка стоила не меньше пятидесяти тысяч драхм, а парень носил ее, как будто так и надо.
— Идите обедать, — сказал морлокам Нейгал. — И отдохните. Мы вас сменим на два часа. Призрак, ты нужен мне свежим.
— Сэр, — обратился к нему Рэй.
— Да?
— Я хочу пойти вместо Призрака и взять с собой Динго.
— Основания?
— Собака вынюхает Моро. Но ни с кем из чужих она не пойдет. Капитан Дик согласен.
Это была толковая мысль.
— Призрак, ты остаешься здесь, — сказал Нейгал. — В рейд идет… сеу Порше. Ступайте.
Гемы поклонились: Рэй — слегка, как кланяются чужому командиру, Призрак — по полной форме, как своему туртану — и почти исчезли в коридоре, когда Нейгал остановил Призрака:
— Погоди.
Тот остановился и склонил голову.
— Ты крестился?
— Да, господин.
— Ну, и… что ты чувствуешь?
Призрак был озадачен. Прежде никто не интересовался, что он чувствует. Полковой этолог не в счет. Поэтому Призрак довольно долго думал, прежде чем ответить:
— Покой, господин.
Нейгал хотел было спросить что-то язвительное, вроде — «Не слышно ли ангельских песен?» — но это было бы уже ударом ниже пояса, и он махнул рукой:
— Иди. Стой.
Призрак снова остановился.
— Какое имя тебе дали?
— Ионатан, господин.
— А Тени?
— Давид, господин.
— А Нанду?
— Эстер, господин.
— Можешь идти… Ионатан.
Нейгал сел рядом с мальчиком и заметил, что тот медленно перебирает четки — как видно, молится. Но на его лице не было никакого этого дурацкого просветления — такое лицо бывает у человека с больным животом, поэтому Нейгал решил брать быка за рога.
— Извини, что я прерываю твою молитву, сынок, но я принес тебе поесть. У тебя должно было уже пройти — шок так долго не держится, а Моро нарочно это сказал, чтобы был шок.
— Это правда?
Нейгал открыл термос.
— Да. Я полковник десанта, командир третьей бригады «Бессмертных» Эктор Нейгал, выполнял на Сунасаки много разных приказов, в том числе и этот.
В термосе был горячий тяхан.
— Послушай, малый. Я не верю в прощение грехов, и не верю, что сейчас ты сможешь меня простить — я сам вырос без родителей, и, хотя потерял иначе, знаю, чего тебе пришлось хлебнуть. Слишком серьезный у тебя ко мне счет, чтобы ты мог его обнулить. Но твоя леди сказала, и она права: если я не попрошу у тебя прощения — будет совсем скверно. Поэтому… — Нейгал запнулся. Он специально подготовил длинную реплику, чтобы разойтись и произнести последние слова с разгону, не задерживаясь — но язык споткнулся о них, и Нейгалу потребовалось целых два вздоха, чтобы собраться с духом и сказать:
— Прости меня. Если сможешь, конечно.
— Вы же не верите, что смогу, — проговорил Дик. — Зачем тогда просите.
— Чтобы напоследок между нами все стало ясно, мальчик. Вряд ли оба мы переживем эту ночь, но если повезет — нам предстоит провести много времени вместе. Может быть, ты захочешь свести счеты, может быть, нет. Но я хочу, чтобы все было ясно. Я жалею о том, что случилось. О том, что Совет принял такое решение и мне довелось исполнять его.
Парень взялся за меч, и Нейгал весь подобрался. Он пришел на галерею при стволе. Будучи солдатом, он знал, что даже сильные люди порой слетают с нарезки. Конечно, он не собирался пускать ствол в ход — а ствол был серьезный, такой чепухи, как импульсники, Нейгал не признавал — но ведь и рукоятка вполне себе эффективна, если ей аккуратно приложить по загривку. Но в этот же миг старый солдат понял, что даже протянуть руку к кобуре сейчас будет неправильно. Это было похоже на припадок какого-то безумия, но вдруг он всем своим существом понял, что не должен делать никаких попыток к самозащите, даже если мальчик сейчас развалит его надвое, как куриную тушку. Бред, конечно, но Нейгал не мог в ту секунду поступить иначе, а в потом не мог понять, как он поддался этому безумию. Он даже слегка развел руки в стороны, показывая беззащитно раскрытые ладони.
Но Дик ничего не сделал — только вцепился в рукоять меча и прижался к ней лбом.
— Если бы вы знали, как я хотел попасть сюда… — проговорил он, то и дело срываясь в свистящий шепот. — Как я молился… каждый день молился, чтобы если у вас будет оружие — то пусть и у меня будет оружие, а если не будет — так на то у меня есть руки, ноги и зубы… Как я думал — на кого же вы похожи… Кем надо быть, чтобы это сделать…
— Ну и? На кого я оказался похож?
Мальчик ответил не сразу, какое-то время вглядывался в лицо собеседника.
— На моего капитана, Эдварда Хару… Когда я смотрю на вас — не верю, что вы это сделали.
— А ты что себе думал — что я с рогами и когтями?
— Нет… ну, может быть, вроде Джориана… из тех, кому все равно, в кого стрелять.
— Парень, я не оправдываюсь. Я знаю, что оправдания мне нет, а если бы и были — у нас с тобой нет такой общей правоты и неправоты, чтобы ты эти оправдания принял. Я виноват перед тобой и что смогу, все для тебя сделаю, чтобы искупить вину. Посмотри на мою старую рожу: красная?
Дик покосился на Нейгала и кивнул.
— Вот видишь. Мне стыдно. У меня вся рожа горит. Я в жизни еще никому и никогда не показывался с такой рожей. Черт, опять несу не то. Возьми поешь, потому что дело к вечеру, а на тебя смотреть страшно — тень от тени. Как ты будешь драться? Ты же сохэй, а не ликеистка сопливая, чтобы от расстройства морить себя голодом.
— Я не сохэй, — Дик взял тарелку с «грязным рисом» и ложку. — Я не успел сложить обетов.
— Ну, не важно. Все равно ты мужчина, и тебя ждет мужская работа. Ешь.
Дик начал есть. Руки у него слегка дрожали, но Нейгал уже видел, что он успокоился.
«А ведь он самом деле готов был меня полоснуть», — понял Эктор. Ему и это было знакомо: вскипает на человека такая ярость, что убить готов — и тут уже отрезвляет само понимание того, что и в самом деле можешь убить… Нередко. Но не всегда.
— Я не знаю, что мне делать, мастер Нейгал, — мальчик вернул пустую тарелку с ложкой. — Я буду вместе с вами драться… конечно, я должен вас простить. Потому что вы столько добра нам сделали…
— И потому что ты христианин, да? Знаешь что, вот этого не надо. Не бери на себя больше, чем можешь. Есть вещи, которые простить невозможно, это выше людских сил — да и нельзя их прощать.
«Но чего же я тогда хочу?» — подумал он. Вот холера. Семь лет он пил каждый день, чтобы заставить свою совесть если не заткнуться, то хотя бы прикрутить фитилек. Семь лет то гнал из памяти тот день, после которого ему стыдно было смотреть на себя в зеркало, то заставлял себя помнить, потому что забывать это было нельзя. Вчера, услышав «Ричард Суна с планеты Сунасаки», он почти поверил в чудо.