— П-почему? — изумилась Бет.
— Потому что в связи с послевоенным бардаком имперским чиновникам стало легче пропускать через кордон левые грузы и брать за это взятки, — улыбнулась бабушка.
Бет промолчала на это и осушила свой кубок.
— Скажите, а этот… император — он тоже здесь?
— Нет, — качнула головой бабушка. — Это прием не его уровня.
Толпа тихо шумела, Бет то и дело ловила на себе любопытные взгляды. Она протянула руку к закускам — и тут же слуга-гем наполнил ее тарелку. Народ, выпив первую здравицу, начал понемногу расползаться из-за стола — то там, то сям возникали кучки свободно беседующих. Многие были в черно-красных одеждах клана Шнайдеров, хотя разные фасоны создавали ощущение отсутствия всякой униформы. С другой стороны, некоторые из женщин, носивших мундиры, надели под них не брюки, как Лорел, а юбки, узкие в бедрах до колен — и книзу расширяющиеся как колокол, с небольшим шлейфом позади. Юные лица встречались так же часто, как пожилые — видимо, для Рива не был характерен культ возраста, присущий вавилонянам Мауи. В высшем свете Мауи средний возраст присутствующих на деловом банкете составлял где-то шестьдесят лет. Но и здесь молодые кучковались своими компаниями, пожилые — своими. Вот уже откуда-то раза два донесся женский смех той тональности, которая характерна для флирта. Бет вздохнула, отчего-то чувствуя себя маленьким ребенком на взрослом празднике.
— Это все капитаны и пилоты дома Рива? — спросила она у Огаты.
— Нет. Это примерно четверть из них — представители самых важных кланов, владельцы и совладельцы своих флотов. На этот прием не так-то просто попасть.
Через короткое время Кордо и какая-то маленькая женщина, голова которой была проборами поделена на параллели и меридианы и украшена сотней косичек, перевитых нитками то ли драгоценных камней, то ли искусно ограненного стекла, завладели вниманием Лорел и Рихарда.
— Эта женщина, — Рин чуть заметно кивнул головой в ее сторону, — Аэша Ли, глава синоби.
— Представьте меня ей, — быстро сказала Бет.
— Раз на то пошло, — усмехнулся Огата, — То ее нужно представлять вам. Но в любом случае сейчас это невозможно. Нельзя прерывать приватную беседу тайсёгуна, командира Правого Крыла и главы синоби.
— Угу, — расстроенно сказала Бет. — А кстати, кто командир Левого Крыла?
— Сам Рихард Шнайдер.
— А, ну да. Давайте пройдемся, — Бет так и не привыкла сидеть по-нихонски и хотела размять ноги. Они взяли по кубку легкого вина и пошли гулять по залу.
Эта пещера ничем не была украшена, кроме сталактитов, свисающих с потолка и нескольких особенно впечатляющих сталагмитов, которым позволили торчать наподобие колонн. Человеческие — точнее, гемские — руки изрядно потрудились над ней, и особенно над тем, чтобы сделать результаты этих трудов как можно более естественными, не выбивающимися из общей «природной» картины. В результате гладенький пол выглядел так, словно таким и был создан от века — а ведь, если ноги не обманывали Бет, в него была вделана еще и система отопления.
— Здесь красиво, — сказала она.
— В этом дворце я люблю два места, — Рин взял у нее пустой кубок, подал знак гему-лакею. — Пещеру и колоннаду на самом верху. Там прекрасно во времена гроз — силовой купол защищает от молний, которые так и пляшут вокруг.
— Это та колоннада, которую любит Лорел?
— Да, именно она…
Они проходили мимо групп людей, в каждой из которых находился кто-то, кого Огата характеризовал одним-двумя словами: выдающийся капитан, торговец или промышленник. Кое-кого ей представляли, но Бет через секунду забывала его имя — мысли ее полностью были заняты женщиной-синоби.
— Если вам будет нужна женская комната, то мы как раз проходим мимо, — шепнул Рин. — А вот еще кто-то, кажется, хочет быть представленным…
К ним подошел юноша в черном мундире, с золотой вышивкой побогаче, чем у большинства — насколько Бет успела въехать в эту систему, вышивка была тем гуще, чем более высокий ранг занимал ее носитель. Например, плечи тайсёгуна были почти сплошь золотыми, плечи большинства молодых мужчин и женщин покрывали только тонкие усики побегов, а вот у Огаты были уже листья и цветы. На плечах подошедшего лозы буйно плодоносили. За его спиной маячил одетый в черное телохранитель — гем, мужчина, очень похожий на Сариссу.
— Добрый вечер, — сказал юноша. — Представьте меня вашей счастливо обретенной родственнице, Огата.
— С удовольствием, — они обменялись улыбками, словно речь шла о какой-то шутке, смысл которой понимали только они двое. — Коммодор Карату Кин Тэсса. Сеу Элисабет О’Либерти-Бон.
— Очень приятно, — сказала Бет. — Ну, мы пошли.
— Погодите, — улыбнулся юноша. Он был очень красив — блестящие, как полированный мрамор, волосы, крылато изогнутые брови, взлетающие к вискам, удлиненный нос с чуткими, тонкими ноздрями. Глаза… кажется, такой цвет называют фиалковым. Приглядевшись к нему, Бет даже вздрогнула — до такой степени он напомнил ей Дика — но более совершенного, законченного: так сказать, финальную версию, из которой вычищены все недоделки и ошибки. Этот был эльфийским принцем не только в дискрете, но и в жизни.
— Вам ведь некуда спешить, ваш путь закончен, — сказал он. — Я понимаю, вы смущены — так много людей, совсем незнакомых, и все же — родных…
— Это не то слово, — согласилась Бет. — Кстати, вы мне часом не родня?
— Нет, — сказал Карату. — Но скоро буду. Я прихожусь Солнцу родственником — по материнской линии.
— Понятно. Можно нескромный вопрос?
— Да?
— Сколько вам лет?
— Девятнадцать, — с готовностью ответил юноша.
— И вы уже коммодор?
— Ну, да… — он немного виновато развел руками. — Учитывая, что мичманом я стал в пять…
— Процветающий непотизм, — хмыкнул Огата.
— Меня по этому поводу зашутили до полусмерти, — покачал головой Карату. — Ну, а вам сколько?
— Шестнадцать, — сказала Бет.
Заметив, что Аэша Ли уже освободилась и держит курс к столику с напитками, она быстро добавила:
— Извините. У меня важный разговор, — сунула свой кубок в руки Карату и, не оглядываясь на него, поспешила к женщине-синоби. Та только что отошла от столика с закусками и сейчас, держа тарелку в руках, искала глазами свободную подушку.
— Добрый вечер, вы Аэша Ли, глава синоби, а я Элизабет Бон, дочка вашего прошлого сёгуна, а сама по себе вообще никто, очень приятно, вот и познакомились, — выпалила она, подтаскивая женщине сиденье. — У меня к вам есть разговор.
— Я полностью к вашим услугам, — Аэша Ли села, но не раньше, чем Бет опустилась на второе сиденье, тут же любезно поднесенное кем-то из кавалеров. — Мы благодарны, господа, за помощь, но у нас приватная беседа.
Кавалеры удалились.
— Что с Диком Суной? С Ричардом Суной, я имею в виду, — Бет чуть ли не схватила собеседницу за отвороты камзола.
— Он жив и здоров, — спокойно ответила женщина, стряхивая с плеча несуществующую пылинку.
— Хватит мне зубы заговаривать! Где он? Я хочу его видеть!
— Почему? — полукруглые брови Аэши Ли приподнялись — как будто потянулись две черные кошки.
— Как почему? Он мой друг! У меня теперь никого больше нет из-за вас!
— Сейчас это невозможно.
— Почему?
— Это нарушит процесс конвертации.
— Что вы там с ним делаете?
— Уверяю вас — ни раскаленных клещей, ни испанских сапог, ни даже резиновых дубинок мы не задействуем. Так что причина вашей паники мне непонятна.
— Нейгал сказал, что ему лучше умереть, чем попасть к вам в руки.
— В каком-то смысле он был прав. Эктор Нейгал был настоящим солдатом, для которого верность себе важнее жизни. Таких людей много, и я их искренне уважаю. Благодаря им Вавилон еще не раздавлен окончательно, благодаря им Вавилон возродится, потому что они не дают умереть духу Вавилона, даже когда умирают сами. Пройдет несколько месяцев, с этой истории можно будет снять часть секретности — и Эктор Нейгал станет героем дома Рива. Для героев честь важнее жизни, и Эктор Нейгал желал бы Дику Суне скорее умереть, чем поступиться своей честью. Но мы, синоби — шпионы, и честь для нас — роскошь, которую мы с трудом можем себе позволить. У синоби нет принципов, кроме безоговорочной верности дому Рива. Для синоби бесчестье — провалить задание или оставить последнее слово за врагом, а в остальном бесчестья нет. Мы воруем, мы убиваем в спину, а не в честном поединке, мы спим, с кем прикажут, мы похищаем детей… И Дик Суна станет одним из нас — вот, почему Эктор Нейгал, который нас презирал, не хотел, чтобы мальчик живым попал в наши руки.