Моро дал ей время выплакаться и платок.
— Теперь я могу умереть — я видел, как плачет железная леди, — сказал он, переждав приступ особенно мучительных рыданий, и этот издевательский тон мигом вернул Констанс в боевую форму — насколько это возможно для смертельно раненого человека.
— Включайте, — сказала она, и Монтег направил на нее считывающий луч.
Моро кивнул, давая сигнал начать.
— Джек, дорогой, — сказала леди Констанс. — Ты, наверное, измучился, гадая, что с нами случилось и куда мы пропали. Мне горько от того, что я не могу сказать тебе ничего радостного. Мы в плену у некоего Морихэя Лесана, человека, не знающего ни жалости, ни совести. Он — синоби, шпион дома Рива, и сейчас мы находимся на скрытой планете Рива, Картаго. У нас нет шансов бежать, эту запись я делаю по его приказу. Джек и Гус — такие же пленники, как и я, а Элисабет, к счастью, ничто не угрожает. Она — принцесса дома Рива, собственно, это и было причиной нашего пленения… — Констанс как можно более сжато, но четко изложила историю блужданий «Паломника». — Не вини в случившемся экипаж корабля и особенно Дика — даже не будь этой безумной охоты не левиафана, скорее всего, они нашли бы смерть от руки убийцы. Прошу тебя, заказывай о них Мессы и поминай их в своих молитвах. Дик умер сегодня, на моих глазах, — при этих словах у Констанс опять стиснуло грудь, и она вынуждена была дать себе отдышаться. — Он ушел как настоящий воин Христов, каким и мечтал быть, — теперь Констанс заставила себя распрямиться, улыбнуться и заговорить как можно четче. — И сумел вселить в меня твердость, которую я надеюсь внушить и тебе. Не поддавайся ни на какие их предложения. Денежный выкуп, о котором они говорят — наверняка только приманка: эти люди больше, чем просто бандиты и цели их простираются дальше. Не позволяй себя использовать. Думай о нас так, как будто мы уже мертвы и не заключай сделки с дьяволом. Сегодня я увидела, как нужно умирать — и надеюсь, что тебе не придется стыдиться ни жены, ни сына, ни шурина. Но даже если нет, если они все же заставят нас забыть о достоинстве людей и христиан — не поддавайся. Если в другой записи я или Гус или Джек будем уговаривать тебя спасти нас, если мы будем страдать на твоих глазах — не поддавайся, потому что это нас не спасет, но погубит в лучшем случае тебя, а в худшем Доминион. Мы всегда будем любить тебя, Джек. Прощай.
Моро дал сигнал выключить запись и несколько раз хлопнул в ладоши.
— Браво. Железная леди и в слезах остается железной. Вы и в самом деле уверены в том, что сможете вынести зрелище смерти малыша?
— Послушайте, Лесан, Морита или как вас там, — голос леди Констанс звучал отдаленно и глухо, словно из выгоревшего дупла. — Конечно, вы сможете, если постараетесь, заставить меня делать то, что вам нужно. У вас бездна времени и средств, а я — всего лишь женщина, чья плоть и душа слабы. Есть предел терзаниям, которые я могла бы вынести. Но сегодня я поняла, что если я не сойду с ума и не умру при виде страданий тех, кто мне дорог — я буду сопротивляться вам, сколько смогу. Это ваше победное шествие по миру с хрустом костей под ногами должно встречать хоть какие-то препятствия. Я не в силах вам помешать растоптать и нас — но хотя бы наши кости вопьются вам в ногу.
— Победное шествие… — Моро хохотнул, словно всхлипнул. — Беготня крысы, загнанной в самый темный подпол, видится вам победным шествием, боги мои… Ладно, не буду вас разубеждать, но постараюсь успокоить. Моя угроза была чистым блефом. Если мне все-таки придется убить вас и лорда Гуса с малышом — я клянусь, что никакой боли вы не успеете испытать и постараюсь, чтобы вы даже не успели понять, что умерли.
— Великодушие Вавилона я уже оценила в полной мере, — скривила губы леди Констанс. — Но я попросила бы вас не проявлять такой заботы о нашем душевном комфорте. Напротив, мне хотелось бы знать час нашей смерти.
— Чтобы помолиться?
— Чтобы сказать всем, кому должно, «простите», «спасибо» и «до свидания».
Шнайдер просмотрел запись с каменным лицом. У него перед глазами еще стоял огненный столб из-под дюз, а в ушах не умолкал отзвук песни, которую Бет исполнила над могилой матери. «А что ты будешь петь»? — «Арию Амнерис». Но в последний момент она подала музыкантам знак умолкнуть и запела под свой мультивокс.
Усни. Есть время отдохнуть.
Ночь уходит,
Здесь кончается наш путь.
Узри
Дальний берег и прибой.
Услышь зов тех,
Кто пришел до нас с тобой.
Насколько же это было в духе Лорел — публичный демарш, которого не заметил никто, кроме двух-трех человек, кому он был адресован. Нужно было хорошо знать старинную музыку, чтобы понять, какой упрек был высказан при всем честном народе, какую оплеуху дочь отвесила родичам матери, да так, что все приняли это за жест скорби.
Слезы утри,
И ты увидишь тогда:
Страхи твои
Скоро уйдут в никуда,
Сон твой хранить
Я буду верно.
Что видишь ты
На горизонте?
Плеск белых крыл над водой.
Над океаном
Месяц восходит,
Этот корабль пришел за тобой!
Голос, певший поначалу серебряным бубенцом, вдруг обрел мощь бронзового колокола. Толпа рыдала — все думали, что песню Бет поет для матери. Шнайдер думал, что это гены Лорел, нашей бедной великолепной Лорел… Но сейчас, просмотрев запись Моро, понял, что — не совсем. Воспитание, данное этой женщиной, принесло плоды.
— И ее Лорел хотела иметь посредницей в переговорах? — спросил он, когда образ над панелью погас.
— Да, — ответил Моро.
— Это был бы честный посредник…
— Но не такой, каким можно манипулировать, удерживая кого-то в заложниках.
— А нам непременно нужно манипулировать посредником?
— Кто знает, что нам будет нужно через полгода… Даже через ближайшие две недели.
Они переглянулись, делясь молчанием — тем самым, когда двое молчат об одном.
— Безнадежная была затея, — наконец сказал Шнайдер.
Затея принадлежала Лорел и состояла в том, чтобы вступить наконец в переговоры с отдельными доминионами Империи, используя леди Констанс как посредницу. Со смертью Лорел в зародыше умерла и идея. Бывает.
— Что мне делать с пленниками? — спросил Моро.
— Ничего…
Моро опустил глаза с облегчением. Если бы Рихард сказал «делай, что хочешь» — это был бы фактически приказ убить их тайно. Но Рихарду на сегодня, похоже, хватило убийств.
— Теперь о тебе… — тяжело проговорил Шнайдер. — Твой капитанский доступ я аннулирую. Завтра официально объявлю о твоей отставке. Постарайся не появляться в Пещерах Диса хотя бы полгода. Мать требует твоей головы. И, боюсь, что племянница в этом ее поддержит.
— Почему бы тебе в таком случае не порадовать женщин? — пожал плечами Моро.
Шнайдер глянул на него исподлобья и сказал:
— Не зли меня.
Моро развел руками: как хочешь.
— У тебя кровь.
Рихард осмотрел себя и увидел на рукаве белой накидки красное пятнышко. Потом он посмотрел на Моро и сказал:
— У тебя тоже.
— Это её.
Шнайдер снова долго молчал, глядя ему в лицо. Потом спросил:
— Долго ли призрак Экхарта будет преследовать нас?
— До самой смерти.
Шнайдер сплел пальцы в замок и опустил на них голову. На душе у него было погано как никогда — кроме, пожалуй, того дня, когда Вавилон проголосовал за уничтожение Сунасаки. Какой демон гонит их с тех пор? Почему мальчик в точности повторил слова Бона — «вы изолгались…». Только Бон говорил «мы». «Мы изолгались». Боги, боги, небо вечное, как мы изолгались! Ложь погубила Вавилон, Рива начали эту войну, чтобы остановить ложь, и что? Каким крахом обернулась победа, какой недолговечной она была. Все из-за одной планетки на перекрестке космических дорог. Камешек на обочине, который Рива походя решили подобрать. Переговоры вели Сонг Юхэй и Лорел, станционные правители стлались ковриками. Только один человек из делегации Сунасаки высказал возражения — в весьма резких выражениях, сразу выдававших не политика, а бывшего спортсмена. Райан Маэда. Йокодзуна. Абсолютный чемпион по сумо. Единственный уроженец захолустной Сунасаки, широко известный за пределами своей планеты. Единственный, кто был прав.