— Наташа, я тут должен подписать кое-какие документы, касающиеся вашего театра… Дождитесь меня, пожалуйста. Мне так хочется с вами поужинать…
— У меня зуб очень болит. Мне надо в поликлинику, — пролепетала двадцатидвухлетняя Наташа, обалдев от такого явного шантажа.
— Я вас отвезу и дождусь. У меня есть очень хороший врач.
Наташа сидела, чуть не плача, когда к ней подошел Олег.
— Что он тебе сказал? — грубовато для малознакомого человека спросил он. Наташа почему-то рассказала ему все. Даже о том, что Инга, к которой она обратилась за сочувствием, посоветовала ей послать его куда подальше. Когда же Наташа сообщила ей, что опасается стать причиной неприятных для театра последствий, та заметила:
— Ну так переспи с ним. Что с тебя убудет, что ли?
Олег погладил ее по голове.
— Ты можешь пойти с ним даже в баню, не то что в ресторан, детка. Тебе ничто не угрожает. Ему нужны только разговоры о том, какой он орел. Он совершенно голубой, даже не бисексуал. Не бойся, он пальцем до тебя не дотронется…
Олег оказался прав…
Лавируя среди гостей, он приблизился к Наташе, склонился к ее уху:
— Ты что, одна? Тебе пора бежать, Золушка, скоро двенадцать. Мне, по-моему, тоже.
Улыбнувшись соседям, Наташа вышла из-за стола. Войдя в администраторскую, набрала номер мобильного телефона Карела.
— Привет, это я. Карел, ты очень устал?
— Нет. С чего бы мне устать?
— Я бы хотела увидеться с тобой сейчас.
— Выходи.
— А когда ты приедешь?
— Я у центрального входа.
— Боже. Ты знал?
— Нет. Надеялся.
Увидев Наташу, выходящую из театра в обнимку с корзиной крокусов, Карел поспешил выйти из машины и помочь. Они заботливо уложили цветы на заднем сиденье и наконец поцеловались. Стояла мягкая снежная полночь, снег звонко поскрипывал под ногами. Когда сели в машину, Карел прерывисто вздохнул:
— Куда поедем?
— К тебе, конечно.
— Значит, я не зря с таким нетерпением ждал этой премьеры.
— Где ты живешь?
— На Остоженке. Я же купил квартиру Марты Оттовны.
— Ты мне не говорил!
— Не успел еще. Мне кажется, она это одобрила бы.
— Конечно. Я думаю, она хотела бы, чтобы ты купил весь дом.
— Весь пока не могу, — засмеялся Карел, — придется по частям.
12
Квартира Карела, выходившая окнами в типичный для старой Москвы двор, была очень стильной и очень мужской, до предела функциональной, со встроенной бытовой техникой, сияющей хирургической чистотой кухней.
— У тебя есть какая-нибудь еда? Я с утра ничего не ела, на банкете было не до того, все время приходилось слушать и отвечать.
— Я сейчас все приготовлю. Осмотрись пока.
Наташа прошла по серому ковру с длинным ворсом, открыла дверь ванной комнаты. Она была черно-белой, с душевой кабиной. Черные полотенца, белый махровый халат, дорогой мужской туалетный набор. Одна зубная щетка. Ничего не говорило даже о временном присутствии женщины. Наташа прошла дальше, вошла в кабинет. Тяжелая дубовая мебель, светлые стены, компьютер на столе, книжные полки, мраморный журнальный столик с пепельницей. Очень уютно, ничего, напоминающего офис. Наташа остановилась на пороге спальни. «Наверное, здесь он жил, когда был студентом». Комната была оформлена в мягких коричневых тонах. Двухспальная кровать, красивые светильники. На постели лежал пульт от телевизора, на прикроватной тумбочке — заложенная книга на чешском языке. Наташа взяла ее в руки — Кнут Гамсун, «Пан». Она заметила, что Карел с улыбкой наблюдает за ней с порога.
— Я уже иду, лейтенант, — улыбнулась она в ответ.
На кухне был красиво сервирован легкий ужин, стояла открытая бутылка «Бордо».
— За премьеру, — сказал Карел.
Наташа взяла бокал.
— За лейтенанта Глана, — ответила она.
— Ты любишь эту книгу?
— Я, кажется, начинаю любить тебя. Все очень вкусно, спасибо. Я пойду приму душ, ты не возражаешь? — проговорила Наташа, не оставляя сомнений в своих намерениях.
Карел побледнел от волнения, встал.
— Я принесу тебе халат и полотенце. Счастье мое, мне просто не верится.
Через минуту он вернулся. Она медленным движением взяла вещи у него из рук, взглянула в глаза. То, что она в них увидела, заставило ее счастливо вздохнуть. Она закрыла дверь, разделась, посмотрела на себя в зеркало. Войдя в душевую кабину, решительно подставила струям воды лицо. «Глупо ложиться спать накрашенной. Во-первых, вредно, а во-вторых, если все это серьезно, пусть видит меня такой, как есть».