Под перестук колес она действительно уснула, на границе сквозь сон протянула таможенникам документ, предоставив общение с ними Никите.
Обнимающая ее рука нежно коснулась груди, спустилась ниже. «Надо будет рассказать Карелу, какой кошмар мне приснился», — сквозь сон подумала Наташа. Ладонь сильно и властно, коротким движением надавила на живот чуть выше лобка. Что-то неправдоподобное, неправильное почудилось ей в этой в общем-то знакомой ласке. Точно яркий свет включился в ее сонной голове, и она вскочила в ярости:
— Никита! Твою мать!
Он чуть не упал на пол от толчка, сел, ответил сердитым шепотом:
— Ты что, ошалела? Я сплю!
— Ни фига себе, спишь! Это у тебя сны такие?
— А что? У меня всегда такие, я не виноват.
— Смотри их в своем купе, пожалуйста.
— Я что, туда попрусь в час ночи? Там все спят уже.
— Надо было раньше уйти.
— И оставить тебя с незапертой дверью?
— О Господи! Ну разбудил бы!
— Жалко было, дурочка.
— Ложись спать на верхнюю полку. И лежи там тихо, пожалуйста, чтобы я тебя не слышала и не видела до утра.
Он долго кряхтел, стонал и ворочался. Затих на время.
— Наташа! — жалобно спросил вдруг. — Ты меня совсем не любишь? А, милая?
Наташа почувствовала, что сейчас заплачет от бессильного гнева.
— Ты оставишь меня в покое или нет? Имей хоть каплю сочувствия, мне очень плохо, я хочу побыть одна…
Она с ужасом поняла, что сон как рукой сняло, вся тоска и тревога навалились заново, будто окрепнув от короткой передышки. Молча поджала ноги, уткнулась ладонями в лицо. Было невыносимо больно. Через несколько минут она встала, взяла полотенце. Никита спал младенческим сном, раскинувшись на второй полке, слегка приоткрыв рот.
Наташа умылась, постучала в освещенное купе проводника.
— Простите, у вас нет снотворного? Я заплачу. Никак не могу уснуть.
— Сто рублей, — коротко ответила проводница.
«Ну вот я и дома», — подумала Наташа, роясь в кошельке в поисках рублей. Войдя в купе, она собралась было принять таблетку, но передумала.
Она расправила белье, сняла брюки, повесила на вешалку, хорошо, хоть не мнутся. О, практичный Карел. Прикосновение накрахмаленной наволочки к щеке было таким сочувственно-интимным, что из глаз непроизвольно полились долго сдерживаемые слезы. Выплакавшись, она уснула.
Ее разбудили голоса за дверью, было уже утро. Никита все еще спал. «Все наверняка думают, что со мной. Наплевать. Уже на все наплевать. Надо взять себя в руки и осторожно донести до Москвы. Может, там все разъяснится, — пронеслось в голове. — Я ничего не чувствую, все нормально. Теперь остался один день. Я встаю, всем улыбаюсь, ни с кем не разговариваю. А Никита пусть живет. По крайней мере, пока он здесь, никто больше не сунется».
До дома Наташу довез театральный рафик, она помахала товарищам рукой и вошла в подъезд. В квартире было пусто, мама на работе. На плите стоял готовый обед, на столе лежала записка.
Не в силах что-либо делать, Наташа схватилась за телефон, вздохнув, набрала номер.
— Компания «Пигмалион», добрый день.
— Могу я поговорить с господином Новаком?
— Простите, кто его спрашивает?
— Это Наталья Николаевна.
В голосе вышколенной секретарши послышалось удивление.
— Господин Новак еще не вернулся из Праги. Что ему передать?
— Пусть позвонит мне домой, когда появится.
— Хорошо, передам.
Она немного посидела, обхватив голову руками. «У меня даже нет пражского телефона его родителей. Что же могло случиться?» Встала, прошлась, закурила.
Наташа уже начала раздеваться, чтобы принять душ, когда раздался звонок в дверь. Сердце тревожно подпрыгнуло. На пороге стоял Стефан. Он поздравил Наташу с возвращением, протянул ей ключи.
— Я пригнал машину из гаража.
— А Карел? — осторожно спросила Наташа. — Где он сейчас?
Стефан удивленно посмотрел на нее.
— В офисе.
— Давно?
— Нет. Он прилетел утром.
— Ничего не просил передать?
— Нет. Он сказал, документы на машину у вас, все оформлено.
— Спасибо, Стефан. До свидания.
— До свидания.
«Господи, да что же это? Неужели он не может хоть что-то объяснить?»
Кое-как рассказав маме, что произошло, Наташа провела бессонную ночь, утром поехала в театр, на репетицию к Белякову.
— Ну, ты как? — встретил ее Никита. — Текст-то выучила?
— Выучила, выучила. Что там учить-то, у этой стервы.
— Довольно милая сучка, по-моему.
— Примитивная, как злодейка в мыльной опере, до неправдоподобия.