Она была беременна. Сомнений больше не оставалось. Будь это ее первый ребенок, она бы списала тошноту на непривычное походное питание; сильную задержку ежемесячной крови и постоянный голод — на смену обстановку и тяжелую работу, а прибавлявшийся вес… Вообще-то, при таких условиях ей следовало бы худеть, но чем-нибудь это удалось бы объяснить, было бы желание. А оно было. Только Лаана прекрасно понимала, что самообман в такой ситуации приведет к фатальным последствиям. Ее могли спасти лишь правда и быстро принятые меры.
И вот тут она терялась. Какие меры нужно принять? Действительно ли они нужны?
Декаду назад все было гораздо проще. Тогда Лаана без колебаний бы поделилась с Ташем радостной новостью, и они остались бы в городе, имя которого уже стерлось из памяти — слишком много поселений отряд миновал за прошедший срок. Устроили бы скорую свадьбу, поехали к отцу. Ну, или Лаана отправилась бы одна. Беспрестанно сменяющие друг друга горы и пустыни, опасность и полный тягот путь — так себе компания для будущей матери.
А может быть, ей казалось, что все было проще. То ли ослепляющая влюбленность прошла, то ли Илаан или его брат крутанули гигантское веретено, и вопросы, которыми Лаана мучилась больше месяца назад, снова оводами сосали ее кровь.
Она точно знала, что сейчас Таш ее пугает, и началось это в Меррекете. Таш замахнулся на нее мечом! А если бы не Ламару, может, и убил бы.
Подумать только, она так ненавидела ллитку, а теперь была обязана ей жизнью и не исключено, что семейным счастьем. В ответ на неуклюжие благодарности девчонка тогда пожала плечами и сказала: «Я сделать, што долшна».
Долг. Именно он руководил Ламару, когда та вместе с Гласом Города напала на Лердана. Больше Лаана не могла на нее злиться. Как сердиться на человека, который поступал так, как считал правильным? Она даже завидовала ллитке. В ее жизни все было так легко.
Сама Лаана до сих пор колебалась, в чем ее долг. Вернее – по отношению к кому долг важнее? Было правильно остаться с Ташем, раз они дали клятвы друг другу, но после Меррекета возлюбленного как будто подменили. Он помрачнел, проводил с ней меньше времени, иногда пропадал куда-то без единого слова. Как час назад — молча отправился на пост, хотя знал, что к моменту его возвращения будет уже поздно и Лаана ляжет спать.
Он
знал
, что подвергает ее опасности, когда находится рядом. Если Ламару не окажется поблизости, во второй раз остановить меч будет некому.
Лаана чувствовала его внутренние терзания. Сказать ему о ребенке означало усилить мучения, а на плечах Таша и так лежало предостаточно. Необходимость убить старого друга и медленное скатывание в безумие – серьезная ноша.
Тогда что — бросить его, покинуть лагерь и уйти к отцу, чтобы не рисковать собой и ребенком? Это выглядело разумным, хоть и выглядело предательством по отношению к Ташу. Если бы только не одно «но».
Таш мог не вернуться из Экоранты. Не важно, из-за чего: подчинят его приступы ашарея или убьет Забвение. Важно то, что Лаана останется изгнанницей, вынужденной в одиночку растить ребенка. Ладно бы он был от законного мужа, Лердана, но даже если они с Ташем сейчас свяжут себя узами брака, в это никто не поверит. Никто из соплеменников не подаст ей руку и не посочувствует. Она же сама сделала свой выбор, когда отдавалась молодому и красивому шерду.
Сколько лет ей предстоит прожить изгоем, со сломанной судьбой?
Она стиснула пояс. Оставался еще один вариант. Уйти и избавиться от ребенка. В этом поможет любая знахарка из первой же деревни по дороге. Таш останется в неизвестности и не будет мучиться, а Лаане станет проще вернуться к отцу и устроиться в жизни, если вдруг ее любимый не вернется.
Никто ничего не узнает. Правда, пятно с совести будет не смыть.
— Лаана.
Она вздрогнула и резко развернулась. Глаза слишком долго были обращены в темноту и заслезились от света костра, места вокруг которого постепенно пустели, но мать узнали. Усилившийся к ночи ветер трепал ее седые волосы и шевелил коричневую рубаху, пошитую на мужской манер. Лаана еще ни разу не видела, чтобы мать надевала платье. Все время только штаны, только свободные рубашки. Как будто она и не женщина вовсе.
Такова цена за уход от ребенка и мужа — вечные блуждания по миру в попытке спрятаться от преследования, отказ от того, кто ты есть?
— Я сберегла немного тебе поесть.
Мать протянула миску. Сегодня Кирна жарила мясо с пряностями, и у Лааны от одного только запаха потекли слюнки. Она нервно оглянулась на лагерь. Вечернее собрание уже закончилось, воинов-ашареев отвели в Экоранту на ночлег, да и остальные уже расходились. Скоро наверху останутся лишь дозорные.
Никто не увидит, что Лаана ест больше, чем нужно.
И все же она подавила первый порыв вцепиться в миску. С охотой в Мераннах было плохо — слишком засушливо и пустынно, поэтому еду готовили, рассчитывая на определенное количество порций. Лишней еды попросту не оставалось.
— Ты не ужинала? – спросила Лаана. – Так нельзя. Если ты упадешь без сил, бой будет проигран еще до его начала.
– Ужинала. Кирна стала готовить чуть больше.
— А, так это для наших гостей…
-- Нет, – перебила мать. – Для тебя.
– Но я… – она не сразу нашлась, что сказать. – Если вы думаете, что я вас объедаю…
– Это не так, – мягко ответила Хетта. – Хотя я бы предпочла, чтобы ты, в твоем-то положении, была подальше отсюда.
По спине пробежался холодок.
– В каком таком положении?
Мать села на свободную циновку рядом с Лааной. Теперь свет от огня падал на ее лицо, из-за тягот пути преждевременно испещренное морщинами.
– Ты прекрасно знаешь, в каком.
– Но откуда…
– Мы тинаты, милая моя. Не все из нас достаточно талантливы, чтобы ворочать горы прикосновением, но наты научились видеть многие. В том числе человеческие. А кто не увидит сам, что твоих натов стало больше, тому насплетничают.
Лаана тихо застонала.
Ну замечательно!
– И сколькие знают, что я беременна?
– Ну, половина где-то. Хотя, наверное, уже побольше.
То, каким повседневным тоном она это произнесла, разозлило Лаану.
– Я сама это только на днях поняла! А ты говоришь, что все уже давно знают!
Мать с улыбкой развела руками.
– Привыкай. Мы не обычные люди.
– Надеюсь, Таша еще никто не додумался просветить? Или мне все-таки оставили привилегию рассказать ему первой? – сварливо поинтересовалась Лаана.
– О, не бойся, мы умеем молчать как рыбы. Другие женщины, и я тоже, будут свято хранить твой секрет. Но это будет зависеть от твоего выбора.
– Выбора? – переспросила она.
– Оставить ли ребенка. Каждая из нас хоть раз в жизни да стояла перед этим вопросом. Каждая из нас ответила по-своему и приняла последствия.
– Дело не только в том, чтобы только принять последствия…
– А в том, что это определит всю твою дальнейшую жизнь, – закончила за нее Хетта.
Лаана поджала губы. Мать читала ее, как раскрытую книгу, и ей это не нравилось.
– Я сделала свой выбор, – продолжила мать. – И я им довольна. У меня родилась красивая умная дочь, которой можно только гордиться.
– Осужденная на казнь изгнанница, влюбленная в воина-ашарея, который или погибнет в бою, или сойдет с ума и убьет меня в припадке бешенства, – поправила Лаана. – Может, мне лучше было не рождаться?
– А ты уверена, что прожила достаточно, чтобы сделать такой вывод? Ты понятия не имеешь, какое место тебе уготовано в Схеме, и видишь лишь малый кусочек мозаики. Цельная картина может оказаться совсем иной.
– Но я об этом могу никогда не узнать. А вдруг твоя Схема замыслила для меня одни страдания?
– Ты не узнаешь, – согласилась мать. – Пока не сделаешь шаг. Отказаться от всего никогда не поздно, а ребенка, твою память о пережитой любви, будет уже не вернуть. И Таш – как ты думаешь, простит он тебя, если ты от него скроешь такую новость? Что-то я сомневаюсь.