В отдалении у похожей могилы замерла Ли Хетта. Камни там были сложены ровнее, а рядом поднималась еще одна маленькая насыпь для ручного варха Птицы.
Предводительницу отряда хранителей Эртанд побаивался. Она пыталась скрыть чувства к погибшему силанцу, но наты любви и печали ей было не спрятать. В карих глазах явственно читалось, что Саттаро стоило бы воскресить не своего прихвостня, а действительно достойного человека.
Еще дальше стоял Таш, склонившийся над могилой Са Реана. За руку смуглого шерда держала Лил, которая не отходила от него ни днем, ни ночью.
Эртанд находил странным, что при взгляде на эту пару ничего не чувствует. То ли следовало винить до сих пор не сошедшие наты Саттаро, то изменился он сам. Да и Лил была уже не той. Женщина, о которой Эртанд привык думать, как о невесте, уже не казалась настолько красивой. Ей шла любая одежда: и шелковые силанские платья, и простой дорожный наряд из грубой ткани, в котором она ходила теперь, но выглядела Лил не так ярко. Она и двигаться стала иначе — тверже, увереннее. Аристократический лоск сошел с нее, как позолота с поддельного ожерелья. Невзирая на это, она смотрелась гармонично рядом с Ташем. Словно и должна была всегда там находиться.
Эртанд не понимал, как мог когда-то ее любить. Вывод напрашивался сам собой: он не знал Лил. Мечтал о собственной выдумке, а не о живой женщине, из плоти и крови. Поэтому сейчас его и не трогало то, как влюбленно она смотрит на поджарого шерда.
Огонь в глазах Таша поблек. Саттаро не исправил изъян Схемы, который порождал воинов-ашареев и им подобных, однако нат смерти больше не имел над ними такой силы, как раньше. Подтянутый, мягко двигающийся шерд с выразительными чертами лица, в нескольких местах пересеченного тонкими шрамами, все еще выглядел опасным — как и любой молодой, полный сил воин. Стоило радоваться, что сегодня он уже перестал говорить с Эртандом сквозь зубы.
В отличие от этих троих, надолго задержавшихся у определенных могил, остальные хранители по очереди останавливались у каждой. Обход занимал много времени — выживших защитников Экоранты можно было пересчитать по пальцам. Кто-то про себя или вслух молился богам, как черноволосая крепенькая ллитка, лоб которой до сих пор украшали отметины Саттаро. Некоторые вроде боевой по характеру силанки Кирны, не снимавшей мужской одежды, просто молчали, вспоминая о проведенных вместе с погибшими днях.
Единственное счастливое лицо принадлежало Глазам Гор. Конструкту не было дела до мертвых. Он устроился на повозке, запряженной двумя тяжеловозами и наполненной пожитками хранителей, и беспечно болтал ногами.
Страж Эстарады страшно гордился тем, что защитил «новую жизнь». Так он называл будущего ребенка Лил. Эртанд не поверил бы, что оживленный магией механизм может испытывать подобные эмоции, если бы сам не видел его наты. Они мало чем отличались от натов людей, рожденных в материнской утробе.
Удивительная все-таки здесь собралась компания. Все три дня после пробуждения Эртанд ждал, что эти разные, подчас ненавидящие друг друга люди – и не совсем люди — закончат начатое и поубивают друг друга. А это так и не происходило.
Хетта отрезала прядь своих наполовину седых локонов, спрятала ее среди камней на могиле Птицы и с излишней торопливостью направилась к Эртанду. Разыгравшийся к утру ветер унес с собой тяжелый вздох, больше похожий на подавленный всхлип.
Когда она заговорила, ее голос был сух, как пески пустыни.
– Ты готов?
— Почти.
Эртанд с трудом выпрямился. Движение отозвалось болью во всем теле, а в ушах зашумела кровь. Артефакт мог обладать поистине чудодейственной силой исцеления, но даже он не был способен вылечить такие раны за несколько дней.
Когда Эртанд покачнулся, наты вокруг вздрогнули и тут же вернулись на место. Он потер веки. Показалось?
— Тише, тише, — Хетта подставила руку. Из мужской гордости он притворился, будто не заметил этого, и ладонь тотчас исчезла в складках свободного шердского платья. — Все-таки ты теперь сердце мира. Тебе стоит быть осторожнее.
Он нахмурился, медленно подходя к одной из насыпей. Все они были похожими, без надписей, чтобы местные жители не догадались, кто тут погребен, и не дай Иль не осквернили могилы. Однако это захоронение помечал кусок коричневой ткани — такой, из которой шили тинатские робы.