– Все живы? – нервно спросила одна из женщин, пока Птица читал мелкие буквы.
– Все… Но Саттаро в особняке нет. Говорят, он опять исчез.
Облегчение на лицах хранителей смешалось с тревогой и усталостью. Кто-то длинно и вяло выругался на шердском.
– Он каждый раз уходит прямо у нас из рук. Как будто наше дело Илю неугодно, а его – угодно, – пожаловался Жрец.
– Теперь мы опять зависим от Глаз Гор, – без воодушевления сказали за спиной.
– Угу, снова его ждать, – поддакнули сбоку. – Сколько дней он уже не появлялся? Пять? Шесть?
– Кому-то стало скучно жить? – громко спросила Хетта. – Хотите обсудить того, кто видит все?
Пересуды насчет Глаз Гор мгновенно прекратились. Таш нахмурился.
Выходит, у Гласа Города был брат-маг, и он снюхался с хранителями. Ничего хорошего Таш в этом не видел. «У хлебного дерева побеги одинаково кривы», – говорилось в пословице. Может, хотя бы союзники у второго брата будут лучше, чем у первого?
Хотя Таш предпочел бы не проверять.
– Вот все и решилось, – подытожила Хетта, обращаясь к нему и Лаане. – Пара дней без одного человека ничего не решит. За сегодня соберем вас в путь, а завтра утром отправитесь. Реан, ты единственный можешь пробраться через вихри. Тебе и быть проводником.
Шерд, продолжающий затачивать нож, кивнул.
– Хорошо, – сказал Таш и тут же спохватился. – Лаана, вы же согласны?
Она равнодушно качнула головой.
– Согласна…
***
Планы полетели к Урду тем же вечером.
Солнце еще не село, а у подножия гор уже наступила ночь. Узкий вход в пещеру завесили пологом, чтобы какой-нибудь заблудившийся путник или намеренно посланный патруль не заметил огней, и грели на костре нехитрый ужин. Пустой суп вызвал только новый приступ голода. Таш посмеялся над собой, обнаружив, что тоскует по кормежке в особняке эс-Мирдов. Вот он, вкус свободы: горячая вода, приправленная сушеными травами, да горечь дыма на языке.
Ясно, почему после такой еды хранители сразу начали укладываться спать – пока желудок полон, а то потом будет не заснуть. Таш тоже попытался лечь, но сон никак не шел. Слишком много треволнений, слишком много вопросов, на которые пока не было ответов, и неизвестно, появятся ли они.
Лаана продолжала сидеть, обхватив колени и уткнув в них подбородок. Недолго поворочавшись и поняв, что заснуть не выйдет, Таш присоединился к ней. Лишь бы она не сочла его постоянное присутствие рядом навязчивым. Но вроде бывшая хозяйка и не сопротивлялась…
Вряд ли она сейчас стала бы сопротивляться, даже если бы ее потащили на виселицу. Вспоминая, как Лаана выскочила из укрытия в виноградниках и едва не сдалась страже (хорошо, что это оказалась ее собственная мать!), Таш мог только покачать головой. Бесстрашная женщина. И полностью выдохшаяся от горя.
Поколебавшись, он положил руку ей на плечо.
Теплая. Мягкая. Сколько Таш мечтал о том, чтобы иметь полное право так прикасаться к своей хозяйке? Наверное, почти все время с тех пор, как покинул палатку Киддира на невольничьем рынке.
– Вам нужно поспать. Завтра нам предстоит тяжелый путь.
– Я знаю.
Холодный ответ смутил Таша. Он убрал ладонь и украдкой огляделся. Чтобы не мешать хранителям, они устроились подальше от костра, почти в самом конце пещеры. Тут воняло тяжеловозами, зато было меньше дыма от костра и оставалось хоть какое-то ощущение уединенности. Впрочем, легко нарушаемое тем, что хранители переговаривались уже шагах в трех от них. Заметил кто-нибудь эту неловкость между двумя гостями? Лаана могла не пылать родственными чувствами к Хетте, но та все равно стремилась оградить дочь от неприятностей. Она без труда сделает так, чтобы Таш отправился в Шердаар один. Наверное, стоило вернуться на подстилку и не искушать судьбу.
– Мы перешли на «ты», – вдруг сказала Лаана. – Забыл?
– Нет, но…
Таш замялся, так и не придумав, что «но».
– Хочешь сказать, что ты мне не ровня? – ее лицо сложилось в гримасу. – Перестань. С такими обвинениями, какие выдвинули в ратуше, мне сейчас любой нищий в подворотне ровня. А то и выше статусом.
– Вы…
ты
, – поправился Таш, – прекрасно знаешь, что это не так. Желание помочь рабам – это не преступление. От такого статус не падает.
– Послушай… Лучше, если мы проясним этот вопрос сразу. Если ты рассчитываешь на вознаграждение от меня или моего отца, я не уверена, что ты его получишь. У меня больше ничего нет. Сам видишь, даже одежда на мне теперь чужая. А отец… Не думаю, что он обрадуется, когда узнает, что Лердан мертв, а меня хотят казнить.