— Не вижу здесь ничего удивительного. Оглянись-ка получше кругом. Впрочем, не верю, чтобы это было окончательным. Как и все другое. Сейчас, правда, все словно в летаргии, но ведь так не будет вечно: сам Марат говорил, что кровь Марсова поля вопиет о мщении… Дантон-то ведь тоже уехал, но он вернется. И Марат вернется, увидишь…
Примерно то же говорил мне и Буше Сен-Совер.
В те скорбные дни я сблизился с этим спокойным, молчаливым и очень деловым человеком. Я понял, почему Марат так ему доверял, хотя и не знал еще в полной мере, чем он был обязан Буше; об этом позднее рассказал Лежандр, называвший Сен-Совера «главным квартирмейстером Марата». Я интуитивно чувствовал к нему симпатию и часто его навещал. Когда я жаловался вслух, Буше посмеивался:
— Не беспокойтесь, он далеко не уйдет. Не такой человек Марат, чтобы исчезнуть при нынешних обстоятельствах…
* * *Благодаря Буше я был точно осведомлен о всех перипетиях путешествия Марата: он регулярно посылал с дороги материал для газеты.
Марат покинул столицу 14 сентября. Путь его шел через Клермон. 15-го он ночевал в Бретейле, на следующее утро отправился в Амьен. Но в Амьене при выходе из дилижанса он обнаружил, что его узнали: какие-то подозрительные личности следовали за ним по пятам. Пытаясь уйти от преследователей и покинув пределы Амьена, Марат заблудился в лесу. Сидя на камне, «как Марий на развалинах Карфагена», безмерно усталый, он размышлял. И тут-то у него вдруг блеснул «луч надежды»: какой-то пастух-патриот, указавший ему дорогу на Вове, поведал о том, что происходит в соседних деревнях…
— Так что, — заключил Буше, — есть много оснований для надежды на скорую встречу с господином редактором здесь, в Париже.
— Почему вы так думаете?
— А вы не думаете? Посмотрите на карту: Бове ближе к нам, чем Амьен, и человек, отправляющийся в Англию, не поедет в этом направлении. Да и из общего тона его последнего письма все ясно…
И, правда, день спустя ликующий Буше протянул мне сложенный вчетверо листок бумаги:
— Это специально для вас, Жан…
Дрожа от нетерпения, я развернул его и прочел:
«Мой мальчик, ты оказался более прав, чем я, старый солдат революции. Мое путешествие тем не менее было благом для меня: оно доказало, что я не бесполезен Франции и моему народу. Пет, неправда, народ не умер. Здесь, в городах и деревнях, я увидел то, что под слоем пепла плохо различимо в Париже. Представь себе, люди полны решимости идти дальше, они будут бороться, пока не уничтожат деспотизм и его приспешников. Здесь много свежих сил, с которыми можно добиться победы. И мы добьемся ее. Итак, милый Жан, я пока не поеду в Англию: думаю, она обойдется без моей врачебной помощи; здесь я нужнее. Надеюсь в ближайшее время заключить тебя в свои объятия.
Всегда твой Марат».
Я с изумлением и радостью смотрел на Буше. Тот улыбался.
— Завтра он будет с нами. Для Марата его революционная профессия, как туника Деяниры: ее можно сорвать с себя только с собственной кожей!..
Глава 18
Марат не был больше одиноким.
Наконец-то появилось существо, готовое следовать за ним в его скитаниях и жертвовать для него всем, на что мы, грешные, при самой пламенной любви своей к учителю были — увы! — не способны.
Вы догадались, мой читатель: речь пойдет о женщине.
И признаюсь честно: как я ни радовался за него, я все же немного ревновал; такова уж, по видимому, особенность нашей природы. Хотя, по сути дела, чего мне было ревновать? Ведь у меня же была моя Луиза!
* * *А у него появилась Симонна — только и всего.
Нет никакого сомнения, что пройдут годы и найдется историк (да простят меня благородные историки), который напишет книгу под претенциозным заглавием: «Марат и женщины». И конечно же, эта книга пойдет нарасхват. И конечно, как и все, написанное о Марате, она окажется букетом лжи. И конечно, мои любезные соотечественники, читая ее, будут смаковать сочные детали, упиваться рискованными подробностями — таковы, к сожалению, мы, потомки Брантома и Лабрюйера, истинные дети Франции.
Именно поэтому я считаю долгом своим остановиться на данном предмете, хотя поначалу и не собирался этого делать. Дабы предотвратить ложь, нужно выявить правду. И если я не могу похвастать, будто знаю об этой стороне жизни моего друга особенно много — Марат не принадлежал к числу мужчин, любящих афишировать свои связи, — я все же льщу себя надеждой, что знаю здесь несколько больше, чем другие, и поэтому читатель может отнестись к моим словам с большим доверием, чем к фривольным измышлениям настоящих и будущих пасквилянтов.