Мадам Розье стояла со свечой в руке и мелко крестилась. Увидев меня, она воскликнула:
— Бог мой, да что же это?.. Неужели война?..
Я пожал плечами и захлопнул дверь. Отовсюду выглядывали встревоженные лица.
Я постучал к Мейе, но мне никто не ответил.
На улице, несмотря на раннее время (было ее позже начала восьмого), оказалось полно людей: мостовую занимали вооруженные гвардейцы в голубых мундирах, на тротуарах толпились обыватели.
Пройдя несколько шагов, я столкнулся с нашим мальчиком — курьером Жако. И вот что он мне рассказал.
Большую часть прошедшей ночи Марат провел в типографии. Затем под утро, отослав Жако с корректурными листами к мадемуазель Нуа, он отправился спать; после попытки господина Неккера организовать вторжение в его квартиру журналист из осторожности обычно ночевал не дома. Едва Жако успел отнести корректуру (еще не было семи), как на улицах началась кутерьма. Мальчик, увертливый и ловкий как кошка, за какие-нибудь полчаса обследовал почти весь квартал и везде видел одно и то же: территория дистрикта наводнялась национальными гвардейцами. Они шли из округов Сен-Рок, Септ-Оноре, Варнавитов и Генриха IV. Солдаты перекрыли проходы из Сент-Антуанского и Сен-Марсельского предместий, оцепили мосты, расположились пикетами на главных магистралях. Это была облава!
Однако кого же так упорно разыскивали холодным январским утром, кто мог вызвать против себя целые легионы национальных гвардейцев?..
Жако посмотрел на меня с сожалением.
— Как, неужели, сударь, вы не догадываетесь?
Я не догадывался.
— Тогда взгляните вон туда, и вы увидите, где собираются главные силы.
Главные силы собирались вокруг отеля Лафотри.
Тут я сразу все понял. Сделав знак мальчику следовать за собой, я направился к дому номер 39.
* * *Мы прибыли вовремя, чтобы увидеть весьма выразительную картину.
У подъезда сгрудились национальные гвардейцы дистрикта, как обычно охранявшие отель Лафотри. Толстый офицер в белых перчатках, по видимому возглавлявший один из легионов вторжения, вел переговоры с начальником пикета, хорошо знакомым мне сержантом Ле Ружем.
Толстяк горячился:
— Но разве вы не видите, сержант, кто перед вами? Я капитан Пленвиль, и вы обязаны мне повиноваться!
Ле Руж отсалютовал офицеру:
— Господин капитан, я к вашим услугам!
— Тогда, черт возьми, почему же вы не хотите пропустить нас?
— Господин капитан, я на посту и исполняю приказ своего начальства. Прошу извинить, но вам следует обратиться к руководству дистрикта!
— Однако я имею полномочия, подписанные генералом Лафайетом!
— Господин капитан, я надеюсь, вы, как военный и офицер, не захотите, чтобы мы нарушили присягу!
— Дьявольщина! Вы ведь как раз и нарушаете ее, отказывая мне в повиновении!
Но Ле Руж был непреклонен. Снова самым почтительным тоном он предложил Пленвилю обратиться в комитет дистрикта.
Толстый капитан колебался. Конечно, ему ничего не стоило прорвать ряды малочисленных стражей и силой овладеть входом в отель; но, по видимому, его смущала молчаливая толпа, возраставшая с каждой секундой и явно не сочувствовавшая его планам. Он отошел от Ле Ружа и стал тихо беседовать о чем-то с двумя господами в черном, сопровождавшими его отряд.
Я понял, что нельзя терять ни мгновения.
Шепнув Жако, чтобы тот оставался у подъезда и внимательно наблюдал за происходившим, сам я почти бегом, переулками и задними дворами, бросился к Кордельерскому монастырю.
Близ ограды церкви стояла группа людей.
Это были комиссары дистрикта; я узнал председателя Дантона, а также его коллег Фабра д'Эглантина и Паре. Здесь же находился и мой пропавший друг Мейе. Почти одновременно со мной к монастырю подошел военный в форме офицера национальной гвардии — начальник сооруженных сил дистрикта Ла Вийет.
Дантон громко говорил Жюлю Мейе:
— Это покушение на права человека! Клянусь честью, мы этого так не оставим!..
— А по-моему, — возразил Ла Вийет, — мы обязаны повиноваться властям!
Дантон побагровел. Но прежде чем он успел ответить, я, обращаясь к нему, рассказал о происходившем у отеля Лафотри.
— Вот видите! — криво улыбнулся Ла Вийет. — Они действуют по закону, и мы должны уступить, если не хотим оказаться мятежниками!
— Уж лучше быть мятежниками, чем уступать всякой сволочи! — воскликнул Дантон. — Да к тому же разве ты не видишь, что они первые нарушают закон!..
Комиссары словно набрали в рот воды и нерешительно переминались с ноги на ногу. Ла Вийет пожал плечами и заявил, что будет сохранять нейтральную позицию — он не может выступать против своего начальства.