— Где эти электронные письма?
— В машине.
Виктор направляется туда и достает портфель из багажника. Он открывает его и вытаскивает ноутбук, затем приносит его Роэлу, который включает его отпечатком большого пальца.
Виктор просматривает его несколько минут, затем кивает.
Я наклоняюсь и смотрю в глаза-бусинки Роэла.
— Ты связался не с тем гребаным человеком. Я позабочусь о том, чтобы никто из вас больше никогда не бродил по улицам.
Глядя на него, я бросаю нож прямо в горло его последнего человека.
— Я собираюсь пытать тебя до тех пор, пока ты не пожелаешь гребаной смерти, Роэл, и даже тогда я не дам ее тебе. Я сделаю твою жизнь такой же мрачной, какой ты сделала мою.
Но я знаю — я просто знаю — что ничто никогда не заполнит дыру, которая становится все больше и глубже в моей груди.
Единственный человек, который знал, как это сделать, теперь ушел.
Глава 4
Кирилл
Этого недостаточно.
Не массовых убийств.
Не пыток.
Не той зацепки, которой я следую, чтобы выманить человека, передавшего эту информацию албанцам.
Ничего не достаточно.
Особенно не этих чертовых пыток.
Я планировал сохранить жизнь Роэлу, пытая его сколько душе угодно, но я оступился, и он умер у меня на руках всего через две недели после того, как я его поймал.
Мои ноги отяжелели, когда я поднимаюсь по лестнице в дом. Куртка перекинута через мое плечо, а очки запачканы остатками крови этого подонка.
До моего слуха доносится вздох, прежде чем я поднимаю глаза и вижу Карину, бегущую вниз по лестнице, рука прикрывает ее рот.
В отличие от ее обычных розовых девчачьих платьев, сейчас она в небрежных черных брюках и толстовке с капюшоном. Ее волосы собраны в беспорядочный пучок, а на лице нет макияжа.
Моя сестра останавливается передо мной, выглядя как тень себя прежней. Налитые кровью глаза. Темные круги. Призрачное бледное лицо.
— Ты в порядке? Что это за кровь?
Я машинально смотрю на себя и понимаю, что моя рубашка в крови, как и мои руки. Должно быть, я забыл помыться. В последнее время я многое забываю. Мир начинает выглядеть как черная петля небытия, которой я не смог бы положить конец, даже если бы попытался.
Это может быть недостаток сна или тот факт, что все пусто и безлюдно. Если я буду спать как следует, у меня может возникнуть соблазн никогда, блять, не проснуться.
— Она не моя, — я начинаю обходить Карину, но она снова преграждает мне путь. — Что такое?
Ее губы дрожат, и она кусает сухую нижнюю. Плоть трескается, и в середине появляется полоска крови.
— Ты выглядишь так, будто вот-вот рухнешь. Тебе следует немного отдохнуть.
— Иди спать, Кара.
— Я не могу, — ее голос становится ломким. — Все, о чем я думаю, это о том, что чувствовала Саша до... до того, как ее убили и… и я не могу ни спать, ни есть, ни заставить себя что-либо делать. Он... нет, она была моим единственным другом.
Она.
Верно. Имя, которое я написал на ее могиле, указывает на то, что Саша была женщиной и моей женой.
Женой, которую я, блять, не смог защитить.
Виктор нашел время, чтобы объяснить сложную ситуацию членам моей семьи.
А я? Мне похуй на то, что кто-то из них думает.
Мне даже теперь похуй на будущее. Раньше я видел закономерности, пути и направления действий. Раньше меня мотивировали все цели, которые мне еще предстояло уничтожить.
Теперь я вижу только чертов черный.
Я провел всю свою жизнь, тщательно строя карточный домик, но смерть Саши заставила его развалиться.
Карина обнимает меня за талию и выжимает из меня все соки.
— Если я так себя чувствую, то тебе должно быть хуже. Она всегда была с тобой и... ты женился на ней поэтому... поэтому…
Я хватаю ее за плечо и отталкиваю. Тошнота подступает к моему горлу при воспоминании о последнем объятии, которое Саша подарила мне.
И я отказываюсь позволить кому-либо еще забрать это воспоминание.
Моя жена любила это дрянное дерьмо. Ей нравилось обнимать меня и пытаться утешить. Она также любила петь и целоваться. Но потом она ушла и забрала свои объятия, свои улыбки и даже свои приводящие в бешенство споры.
Мысль о том, что меня обнимут, вызывает у меня желание вонзить себе нож в гребаную грудь и смотреть, как льется моя кровь.
Слезы текут по щекам Карины.
— Я просто... я просто хотела тебя утешить.
— Не надо. Мне это не нужно.
— Тебе... действительно это не нужно?
— Да. Я в полном порядке.
— Пошел ты, Кирилл! Как ты можешь быть совершенно в порядке после ее смерти? Она посвятила тебе всю свою жизнь! Меньшее, что ты можешь сделать, это, блять, должным образом оплакать ее, ты, гребаный мудак! — она бьет меня кулаками, ногтями и шлепает по груди.
Я не останавливаю ее. У меня нет сил что-либо делать.
Моя сестра плачет и проклинает меня всеми существующими способами, выплескивая на меня свой гнев и разочарование.
Я ничего не чувствую.
Абсолютно, блять, ничего.
— Кара! — Константин врывается внутрь и уводит нашу сестру.
Она мечется и пинает воздух, ее заплаканные глаза метают лазеры в мою сторону.
— Отпусти меня! Этот мудак даже не притворяется, что на него это подействовало. Это как шесть лет назад, когда мы умоляли его остаться, а он просто повернулся к нам спиной, как психопат, Костя! Ему все равно! Все равно! Даже если человек, который защищал его ценой своей жизни, умер из-за него и всего дерьма, которое он устроил!
Мои челюсти сжимаются. Карина не замечает этого, но глаза Константина становятся жестче, когда он встряхивает ее.
— Заткнись, Кара. Ты ни хрена не понимаешь, о чем говоришь.
— Я точно знаю, о чем говорю! Посмотри на него, такой беспечный после того, как пришел Бог знает откуда. Он не хочет говорить о ней. Но я буду, каждый гребаный день! Я напомню тебе о девушке, которая защищала и любила тебя, но взамен получила только смерть!
Я протягиваю руку с раскрытой ладонью к ее лицу и почти раздавливаю его в своей руке. Она наконец замолкает, ее глаза расширяются.
Я не узнаю спокойствия в своем голосе, когда отпускаю ее.
— Убирайся нахуй с моих глаз, пока я не сделал что-то, о чем пожалею.
Ее подбородок и губы дрожат. Рыдание вырывается из ее горла, прежде чем она бежит вверх по лестнице, ее всхлипы остаются позади.
Мой брат наблюдает за мной, нахмурив брови.
— У тебя тоже есть, что сказать? Я не могу гарантировать твою безопасность, если ты меня разозлишь нахуй, так как насчет того, чтобы ты вместо этого исчез?
— Не обращай внимания на Кару, — его голос слишком нежный, на мой вкус. — Она слишком защищена ради ее же блага, и ты знаешь, что она никогда не могла читать атмосферу.
— А ты можешь?
— Боюсь, не тогда, когда дело касается тебя. Но я начинаю учиться.