— Нет, они не будут, потому что Макс не знает точного местоположения этого дома.
— Ты недооцениваешь этого ублюдка. Он может точно определить район, и они легко отследят нас.
— Он этого не сделает.
— О, да? И почему ты так уверена?
— Он мой лучший друг, и я доверяю ему.
Антон издает отвратительный смех, который пронзает мои уши.
— Лучший друг? Доверяешь? Ты была и всегда будешь наивной гребаной дурачкой, Саша. Вот почему Кириллу удалось одурачить тебя и растоптать.
Я смотрю ему в лицо, теряя хладнокровие, когда толкаюсь к нему.
— Ну и что, что я допустила ошибку? Ну и что, что я хотела любви и стабильности в этом испорченном существовании? Да, я была идиоткой. Да, я доверилась не тому человеку, но это не значит, что я потеряю свою человечность из-за этого, как ты! Я не робот, Тоша! Я никогда не буду чертовски бесчувственным монстром, который согласен сажать своих друзей в тюрьму и сводить их с ума. Он и твой друг тоже. Или был, потому что теперь ты определенно потерял его. Я нет, и я не потеряю. Макс — один из лучших людей. У него чистая, сострадательная душа, чего нельзя сказать о тебе.
Его ноздри раздуваются, и я могу сказать, что он едва сдерживается, чтобы не задушить меня.
— Ты проглотишь эти слова, когда владелец этой чистой, сострадательной души предаст тебя. Совсем как Кирилл.
— Я отказываюсь иметь черное сердце и верю, что все хотят меня сдать.
— Это черное сердце — причина, по которой ты все еще жива.
— И я благодарна за это, но я не буду перенимать твой образ мышления. Ты считаешь, что мы должны были оставить Макса навсегда, но ты не можешь быть слеп к тому, насколько взволнованным он становился с течением времени. У него были царапины на задней части шеи и кровь под ногтями от агрессивного способа, которым он погружал пальцы в свою кожу. Если бы он остался, то вполне мог бы убить себя или тебя, просто чтобы закончить это. Возможно, ты не захочешь это признавать, но я поступила правильно, предоставив ему свободу.
Кроме того, у нас с Максом есть план, который гарантирует, что вся эта трагедия закончится для меня и Кирилла, не вовлекая никого другого.
Не мою семью.
Не его семью.
Только он и я.
В течение последнего дня мне было интересно, получил ли Кирилл сообщение. Я не знаю, действительно ли он думал, что я мертва, или понял, что тело не мое.
Причина, по которой я оставила браслет и кольцо, которые он дал мне, на том трупе, прежде чем мы сожгли то, что осталось от коттеджа, заключалась в шоковом эффекте на него.
Или... это то, на что я надеялась.
Правда в том, что он, возможно, одобрил это, поскольку у него теперь есть настоящая жена, и он был бы рад избавиться от поддельной.
— Вот то, что ты не хочешь признавать, Саша. Ты здорово облажалась, — Антон отходит в сторону. — Нам нужна срочная встреча с дядей Альбертом и бабушкой, чтобы мы могли рассказать о дне нападения. Сейчас мы в гонке со временем и должны добраться до Кирилла, прежде чем он сможет добраться до нас.
* * *
Три дня спустя Антон, дюжина наемников и я летим в Нью-Йорк.
У меня расстройство желудка с тех пор, как мы приземлились. Я хотела бы обвинить в этом давление в салоне, но я знаю, что это далеко от истины.
Я вернулась в то место, которое покинула в слезах менее двух месяцев назад, и напоминание о том, что я, вероятно, тоже вернусь домой в слезах, сжимает мою грудь.
Но это означало бы, что у меня, по крайней мере, было бы завершение.
Наконец-то.
Может быть, предыдущие шесть — почти семь — лет моей жизни наконец-то закончатся. Может быть, кошмары о смерти моей семьи наконец исчезнут.
Хотя, это принятие желаемого за действительное.
Более реалистичный сценарий заключается в том, что я буду чувствовать себя более опустошенной, чем когда-либо. Я потеряю чувство цели и у меня... ничего не останется.
Я буду стоять на вершине пропасти и стремиться ко дну.
Все эти годы я сопротивлялась желанию покончить со всем этим, потому что должна была отомстить. Правосудие.
После этой поездки ничто не помешает мне поддаться порыву и принять небытие.
Прямо сейчас я стою на вершине утеса — в буквальном смысле. В ярком лунном свете, проникающем сквозь деревья, он кажется крутым, почти бездонным.
Если кто-то упадет туда, он умрет.
Может быть, это моя бездна.
— Саша.
Я медленно поворачиваюсь лицом к своему брату. Мы одеты в одинаковую черную боевую одежду, с той лишь разницей, что он надел балаклаву.
Когда он проверяет свое оружие, мои губы приоткрываются.
Увидев его в этом наряде, я вспоминаю об инциденте, которому так и не нашла объяснения.
— Ты был тем, кто организовал нападение перед отправкой? Тем, кто держал пистолет у головы Кирилла на крыше того контейнера?
Он не поднимает головы.
— И я бы убил его, если бы ты по глупости не защитила его и не выстрелила в меня.
Я вздрагиваю.
— На тебе был жилет.
— Это извинение?
— Прости, — бормочу я.
Никто, даже Кирилл, не заподозрил бы, что один из его самых верных людей, Юрий, который, как он думал, искал его, будет держать его на мушке.
Теперь, когда я думаю об этом, Юрий был нехарактерно хмур на протяжении всей поездки домой.
Он также носил куртку застегнутой, вероятно, чтобы скрыть какой-то выстрел.
Но есть кое-что еще, что я помню слишком ярко, даже когда я была глупо взволнована перспективой того, что Кирилл пострадает.
— Ты... колебался.
Мой брат медленно поднимает голову со своей руки.
— Нет.
— Ты колебался. У него не было боеприпасов, и ты мог бы выстрелить ему в голову прямо тогда и там, и хотя ты попал в него, это был не смертельный выстрел. Может быть, это потому, что… он тебе тоже понравился? Или ты не верил, что он может стоять за нападением?
— Не будь чертовски смешной. Ты та, кто остановила меня, прежде чем я смог убить его.
— У тебя были другие шансы избавиться от него, но ты не воспользовался ни одним.
— Я определенно воспользуюсь этим, если ты не выстрелишь ему между глаз.
— Но ты не делал этого раньше.
— Раньше у меня не было доказательств. Я получил их после того, как он вознамерился убить тебя и остальных членов нашей семьи.
— Это достаточно справедливо.
Разве это неправильно, что я нахожу утешение в том, что Антон тоже поддался чарам Кирилла? Он, вероятно, также колебался, потому что не хотел причинять ему боль.
И он подумал, что, возможно, доказательства дяди Альберта не были верными.
Мой брат сжимает меня за плечо.
— Могу ли я рассчитывать на тебя?
Я киваю.
— Не может быть никаких ошибок, Саша.
— Я знаю. Мы наконец-то отомстим.
— Наконец-то, — говорит он с убежденностью, подобной моей. Едва ли. Мрачный. Наполненный напряжением, причину которого никто из нас не признает. — После этого мы вернемся домой.