Вот почему я отправил Максима в Россию, чтобы позаботиться о последней нити, которая сдерживает ее.
Тот факт, что у меня до сих пор нет новостей о нем — единственная загвоздка в плане.
После того, как все покидают офис, Виктор врывается внутрь с напряженным лицом и темными глазами.
— Что-нибудь от Максима? — я спрашиваю.
— Нет, но я получил тревожные новости об одном из наших объектов недвижимости.
— Мне похуй на нашу недвижимость. Свяжись с Максимом. И где, черт возьми, Юрий?
— Кирилл, — он делает шаг вперед.
Я делаю паузу.
Виктор редко называет меня по имени и только когда случается конкретное дерьмо.
— Что такое?
— Дом, ключи от которого ты просил у меня около недели назад.
Мой позвоночник выпрямляется, а в ушах звенит.
Я всегда был из тех, кто полагается на свою интуицию, чтобы не только определить следующий курс действий, но и на самом деле выжить. Сегодняшний день шел отлично до сообщения Максима, и с тех пор у меня было ужасное чувство.
До этого момента я просто не знал, насколько все плохо.
— Что с ним? — я не узнаю, как спокойно звучит мой голос, несмотря на шум в ушах.
— Я получил сообщение о взрыве коттеджа, а затем поджигании останков.
Каждая моя сегодняшняя победа рушится на землю при этих словах.
Блять.
Блять.
Блять!
Только одна мысль заполняет мою голову — мне нужно найти Сашу.
Глава 3
Кирилл
Здесь, должно быть, какая-то ошибка.
Я отказываюсь верить, что коттедж, где находилась Саша, был разнесен в клочья.
Я просто, блять, отказываюсь.
И все же, когда мы прибываем на место происшествия, разворачивается хаос.
Нам потребовалось на четыре часа больше, чем у меня было в запасе, чтобы добраться до коттеджа, и доехали мы сюда за это время только потому, что Виктор ехал на сверхзвуковой скорости, едва избежав нескольких аварий.
И это было все еще недостаточно быстро.
Всю дорогу сюда я звонил Саше и попадал на ее голосовую почту. Я также не мог отследить ее, так как ее телефон выключен.
Я действительно должен был вставить гребаный трекер в ее кожу. Я был одурачен ложным чувством безопасности от того, что она была рядом со мной в течение многих лет, поэтому упустил этот момент.
Если — когда — я найду ее, я вставлю этот маячок в ее кожу. Лично, если придется.
Мрачная реальность сводит мои лопатки вместе, когда мы с Виктором выходим из машины. Вид, который нас встречает — это куча машин скорой помощи и полиции перед коттеджем.
Или тем, что от него осталось.
Место было разрушено до неузнаваемости. Остатки деревянного пола, дверей и мебели разбросаны — черные, грязные и едва узнаваемые. Некоторые из окружающих деревьев также сломались и упали навстречу своей гибели в разгар катастрофы.
Я замираю, мои ноги едва держат мое тело. Крики и приказы полиции и пожарных медленно затихают до приглушенного шума, как будто они говорят из-под воды.
Пронзительный звенящий звук наполняет мои уши, и меня выбрасывает из моего физического тела. Теперь мы отдельные сущности. В то время как снаружи я остаюсь спокойным, собранным и выгляжу совершенно невозмутимым, внутри меня вспыхивает опасное пламя, которое угрожает съесть мое тело заживо.
Я мельком вижу машину, которую подарил Саше в день ее отъезда. Виден только каркас транспортного средства, да и тот едва различим. Сцена прямо из какой-то ближневосточной войны.
Мои ноги сами по себе движутся к машине скорой помощи. Я ожидаю найти Сашу, стоящую перед разрушением с гребаной винтовкой, перекинутой через грудь, после того, как она убила тех, кто осмелился напасть на нее.
Но, возможно, это слишком оптимистично. Она все еще одна женщина, и хотя у нее яйца больше, чем у большинства мужчин, никто не может предсказать взрыв.
Должно быть, она была ранена при попытке бегства — это единственный вариант, который я допускаю.
Один из медиков имеет наглость пытаться помешать мне открыть заднюю дверь машины скорой помощи.
Он хватает меня за руку.
— Вы не можете этого сделать, сэр.
Я разворачиваю его и отталкиваю так сильно, что он оказывается на заднице на земле.
Когда он снова пытается встать, Виктор оказывается у него перед лицом.
Я протягиваю руку к ручке и останавливаюсь, когда чувствую легкую дрожь в конечностях. Явление, которое я полностью вычеркнул из своей системы. Феномен, который произошел только после того, как меня несколько дней подряд пытала банда садистов моего отца.
Успокойся, блять.
Если я прошел через этот темный период своей жизни, то смогу пережить и это.
Саша просто сжимает свою раненую руку или ногу внутри машины. Не может быть…
Моя рука опускается в тот момент, когда я открываю дверь.
На носилках лежит тело, накрытое белой простыней. Запах тошнотворно горелой плоти забивает мои ноздри, но это не причина, по которой мне трудно дышать.
Это черная рука, похожая на скелет, выглядывающая из-под простыни. Я медленно подхожу к ней, мои движения скованны и неестественны.
Я беру поджаренную руку в свою дрожащую. Пепел и обгоревшая плоть покрывают мою кожу, но единственное, на чем я сосредоточен — это кольцо, выжженное на предпоследнем пальце.
Я протираю верхнюю часть, и мое сердце, блять, падает на колени, когда показывается зеленый.
Нет.
Я снимаю его с части тела, и «Кирилла» смотрит мне прямо в лицо.
Блять, нет.
Я лихорадочно проверяю ее другое запястье, и моя рука неудержимо дрожит, когда я нахожу браслет, который я подарил ей на прошлый день рождения. Я изо всех сил пытаюсь отделить его от обожженной кожи, но, когда я вижу «Саша», крик вырывается из моего горла.
Черт возьми, нет.
Я не знаю, как остаюсь на ногах, когда снимаю ткань, чтобы увидеть ее лицо.
Или то, что раньше было лицом.
Вместо этого там черный скелет. Часть плоти расплавилась на кости, оставив кровавое месиво там, где должны были быть ее глаза, нос и губы. Ее волос больше нет, как и любых других черт, с которыми я мог бы ее идентифицировать.
Я долго стою там, изучая каждый ожог, каждый порез, каждую изуродованную черту.
Может быть, если я буду смотреть достаточно пристально, эта сцена исчезнет.
— Босс...
Моя голова медленно наклоняется в направлении Виктора. Он смотрит на обгоревшее тело, нахмурив брови и поджав губы. Это самое впечатлительное его выражение лица, которое я видел с тех пор, как мы потеряли Рулана и его бригаду в той последней миссии спецназа.
— Сотри это гребаное выражение со своего лица, Виктор. Это не Саша, — я не знаю, как, блять, я могу говорить спокойно, когда я на грани потери своего гребаного разума.