— Другого времени не бывает, — снова усмехнулся Лилайн. — Никогда. Что ты со мной собираешься делать?
— Лечить, — равнодушно от усталости сказал Алестар и бесстрастно добавил: — Если я верно понял, в смерти Торвальда его каи-на обвинят тебя?
— Каи-на? Лорды? Конечно, кого же им еще винить.
«Еще несколько вздохов — и пора будет уходить, — понял Алестар. — И звать целителей… То есть уже давно пора, но… ладно, еще чуть».
— Они наверняка потребуют отдать меня, — так же ровно сказал Лилайн, не сводя с него взгляда лихорадочно блестящих глаз. — Будут грозить или обещать выкуп…
— Какая жалость, что я не торгую своими гостями, — снова не сдержался Алестар от насмешки. — А угроз тем более не люблю. Что берег сделает с морем? Швырнет в него камушком? Успокойся, мне нет никакого дела, кто станет следующим королем Аусдранга и какую ложь сочинят о смерти Торвальда. Он мертв, и это лучшее, что случилось в последнее время. Если же люди захотят отправлять свои корабли и лодки в мои воды, это они придут ко мне, и не с угрозами, а прося о милости. Ты спрашивал, что я собираюсь делать с тобой? Для начала — вылечить. У нас хорошие целители, Джиад говорит, что лучше ваших, земных. Потом, когда поправишься, можешь уплыть домой.
— А Джиад?
Сейчас он был похож на салту, выжимающего остатки сил в попытке доплыть до цели. И Алестар бы посочувствовал и даже устыдился, но короткое имя, так небрежно произнесенное, укололо прямо в сердце ядовитой хвостовой колючкой ската. И от этого укола внутри снова поднялась та горячая слепая ярость, с которой он думал о Торвальде. О любом, кто был с Джиад. Кто целовал ее лицо и пальцы, ласкал ее тело, заглядывал ей в глаза и видел прикушенную в страсти губу… Кто обладал ею, оставив след в ее плоти и душе, а главное — кого она любила.
Да, он убил Торвальда, не притронувшись к нему и пальцем. И сделал бы это снова сто, тысячу раз. За всю боль, что эта тварь причинила Джиад. Но оказалось, что дело не только в ненависти. Ему не за что было мстить Лилайну, но он исступленно хотел даже не смерти соперника, а просто — чтобы его не было рядом. Или вообще никогда не существовало. Лишь потому, что, выбирая между ними, Джиад никогда не выберет Алестара. Худшее на свете слово — никогда.
«А я ведь мог бы избавиться о него легче, чем хвостом махнуть, — пришла холодная и ясная мысль. — И вовсе не нужно вызывать на поединок или доводить до такой ярости, чтобы он нарушил закон о неприкосновенности короля. Достаточно просто уронить пару слов. Не целителям, конечно, а… жрецам, пожалуй. Тот мерзавец из храма Троих наверняка найдет способ, чтобы в еде или питье человека оказалась капля какой-то гадости. И будет неизмеримо счастлив оказать своему королю такую услугу.
А можно и проще. Он ведь ничего не знает об опасностях нашего мира. И даже не поймет, например, что нужно замереть, если рядом оказалась красивая рыбка в черно-красную полоску, одним уколом плавника приносящая быструю тихую смерть… Могу я это сделать? Правильно рассчитать, устроить, а потом утешать Джиад, клянясь, что никто не хотел здесь плохого ее другу? Почему нет? А там, глядишь, вдруг она решит остаться здесь? Если ничто больше не позовет ее наверх…»
Молчание затянулось. Человек смотрел на него так, словно от решения Алестара прямо сейчас зависела его жизнь. Не зная, что это на самом деле так. Что волны поднимают и опускают, как поплавок, его судьбу, и Алестара рвет изнутри на части никогда доселе не изведанное желание стереть, уничтожить, развеять саму память о Лилайне в разуме и сердце Джиад.
— Каи-на Джиад, — услышал он свой голос будто со стороны, — не пленница в моем дворце, а почетная гостья. Любое ее желание — закон, и выполнить его — честь и радость для меня и моих подданных. Если она захочет покинуть Акаланте, то вольна сделать это сразу, как только пожелает и как это окажется возможным.
— И она здесь по своей воле? — яростно выдохнул Лилайн, подаваясь вперед и не замечая, что из-под повязки на его плече сочится кровь.
Зато Алестар сразу почувствовал отвратительный соленый вкус в воде и едва удержался, чтобы не скривиться.
— А по-твоему, наверху ей было безопаснее?! — рявкнул он, тоже не сдерживаясь. — Там, где она могла попасть в щупальца к этому выкидышу маару?! А может, мне напомнить, кто отдал нам ее в первый раз? Прежде, чем колоть меня моей виной, вспомни о собственной! Я-то свою знаю, и, клянусь Матерью Море, мне ее никогда не забыть!