— В воскресенье днем. В Ричмондском парке у ворот Робин Гуда, в половине четвертого.
Она едва расслышала ответ: «Я там буду» и устремилась навстречу Роджеру.
— Ах, вот ты где, — улыбнулся Роджер и взял ее под локоть. — Прости, что я так долго. Здесь как будто собралась половина всех машин Лондона, я едва нашел свою машину. Она там, в боковой улочке. Если ты не против немного пройтись, мы уедем быстрее, иначе нам придется ждать, пока можно будет подъехать к входу.
Хилма не возражала. Ее мысли были заняты Ричмондским парком и предстоящей встречей.
Всю дорогу до дома она молчала. Роджер же, наоборот, был более разговорчив, чем обычно. Вечер ему понравился гораздо больше, чем он ожидал, и теперь он был в благодушном расположении.
— Довольно неожиданно было повстречать здесь Тоби Элтона. Я понятия не имел, что он ходит на такие сборища.
— Что за Элтон? — Она поймала себя на том, что уже давно не слушает его, погрузившись в свои горестные размышления…
— Тоби Элтон, я ведь тебе о нем рассказывал, — с обидой сказал он.
— Ах, это тот самый Элтон, с которым ты учился в Кембридже? Удивляюсь, как это могло вылететь у меня из головы.
— Ну, конечно, тот самый парень. Великолепный крикетист. Правда, это было двадцать лет назад. — Роджер мечтательно улыбнулся своим воспоминаниям.
Двадцать лет тому назад он учился с Роджером! Значит, Роджеру около сорока! И он больше, чем на шестнадцать лет старше ее?.. Но, в конце концов, нельзя же иметь все.
Она обрадовалась, когда они наконец подъехали к ее дому. Роджер поцеловал ее на прощанье, пожелав спокойной ночи, как раз перед тем, как машина остановилась. Он никогда не проявлял своих чувств, не убедившись, что шофер занят своим делом и не обращает на него никакого внимания.
Хилма тихо открыла дверь и вошла в дом. Свет был везде погашен. Она знала, что отец и мать давно спят. Однако не удивилась, когда, не успев и наполовину раздеться, услышала, как скрипнула дверь их спальни.
Обычно, когда Хилма возвращалась с какого-нибудь по-настоящему интересного мероприятия, миссис Арнолл дожидалась ее и приходила расспросить, как прошел вечер. Услышав осторожный стук, Хилма улыбнулась и тихо сказала:
— Входи, мама.
Миссис Арнолл вошла в своем неизменном розовом халате.
— Дорогая, ну как ты повеселилась?
— Изумительно! — Хилма смотрела на нее блестящими глазами, что само по себе служило подтверждением ее словам. — Даже Роджеру понравилось, — добавила она.
— Ах, я всегда так радуюсь, дорогая, когда ты посещаешь приличные места, — с тоской в голосе сказала миссис Арнолл.
Под «приличными местами» она имела в виду места, которые они с отцом посещали в счастливые дни их благополучной жизни.
— Неужели ты не спала, ожидая услышать мой отчет о вечере? — спросила Хилма, снимая свои лучшие колготки.
— Нет, нет, я спала. Меня разбудила подъехавшая машина.
— О, прости мама.
— Это неважно, дорогая. Мне не терпелось узнать твои впечатления.
Хилма улыбнулась и закусила губу. Это любопытство матери выглядело так же трогательно и одновременно как-то беспомощно, как и бодрая уверенность отца, когда он отправлялся навстречу очередной неудаче. Мать говорила так, словно жила в чужой стране и ожидала новостей из дома.
— Это было великолепно. — Хилма постаралась подробно описать все, что было: комнаты, платья, даже освещенный луной сад. — Весь вечер царила такая атмосфера… приключения, будто вот-вот должно было произойти что-то необычное.
— Понимаю, — кивнула мать. — Знаешь, если все делается небрежно, кое-как, то и выглядит это довольно дешево и печально, но если с размахом, не жалея денег, да еще с фантазией, то так и должно быть.
— Да, пожалуй. — Хилма почти не слушала рассуждения матери. Она вновь и вновь переживала тот момент вечера, когда оказалась на скамейке сказочного парка, залитого серебристым светом луны.
— Знаешь, дорогая. — Мать сидела в низком кресле, обхватив колени руками. — У меня возникает глубокое чувство удовлетворения, когда я думаю о том, что Роджер имеет возможность предоставить тебе более чем обеспеченную жизнь. Мне ненавистна сама мысль, что могло случиться так, что после замужества тебе пришлось бы экономить, изворачиваться и постоянно беспокоиться о завтрашнем дне, как мне теперь.
— Ах, мама! — Быстро обернувшись, Хилма с состраданием посмотрела — на нее. — Я знаю, тебе очень достается. Это ужасно.
— Что ж, по крайней мере, сначала мне было очень хорошо, — призналась мать. — К сожалению, я не знаю, лучше ли мне сейчас от этого. Я имею в виду, что, может быть, лучше было бы вообще не знать, какой прекрасной и комфортной бывает жизнь, если ты богат. А возможно, что воспоминания о хорошей жизни служат утешением и дают силы мириться с сегодняшней нуждой. Впрочем, по-моему, когда становишься старше, это теряет свое значение, за исключением разве что постоянного раздражения… Но когда ты молода… — Она покачала головой.