— Совершенно верно, — холодно согласилась Хилма. — Думаю, лучше не скажешь.
Мальчик счел этот разговор скучным и неинтересным, его мысли снова обратились к насущным проблемам.
— А теперь уже пришло время чая? — спросил он.
Хилма посмотрела на часы и сочувственно улыбнулась.
— Боюсь, что нет.
Но у ее спутника возникла идея, которая, несомненно, должна была заинтересовать мальчика. Опустив руку в карман, он достал несколько монеток и стал их внимательно разглядывать.
— Мне кажется, что пришло время лимонада, — задумчиво проговорил он.
— Он продается у человека с лотком сладостей! — с восторгом воскликнул мальчик.
— Да, у человека с лотком сладостей. Если, конечно, он у него есть.
— О да. В больших кувшинах с плавающим сверху лимоном.
Ричард, кажется, был в этом вопросе очень осведомленным.
— Знаю. Такая ярко-желтая жидкость. Абсолютно неудобоваримая, но, несомненно, очень вкусная, когда тебе еще нет семи. Ладно, получай. — Деньги перекочевали в пухлую горячую ладошку и были крепко в ней зажаты. — Беги за своим лимонадом. А к тому времени, как ты управишься с ним, наступит и время чая.
Казалось, мальчик тоже так решил, поэтому он быстро соскользнул со скамейки.
— До свидания. — Он вежливо пожал руку своему благодетелю. — Спасибо, что починили мой грузовик. До свидания, Милая. — Он пожал руку и Хилме.
Она улыбнулась ему и выразила надежду, что лимонад ему понравится.
— Конечно, — заверил он и затопал прочь, таща за собой грузовичок.
Когда он ушел, Хилма с улыбкой обернулась к своему спутнику:
— Не правда ли, очень симпатичный мальчуган?
— Очень.
— Вы, оказывается, хорошо знаете психологию детей.
— Я? Да нет. Почему вы так решили? — удивился он.
— Ну, вы так умело с ним общались. Большинство неженатых мужчин как-то сторонятся детей, не находят с ними общего языка.
— Я не уверен, что хорошо знаю психологию детей, — слегка улыбнулся он, — я просто люблю их.
— Любите?
— Это вас удивляет.
— Ну, если хотите, то да. Это как-то не вяжется с вами. И все же, — она с легкой насмешкой склонила голову, — очень приятно сознавать, что из вас выйдет хороший муж и отец.
— Что? — Он слегка дернулся. — А, да-а, конечно. Вы, кажется, как-то сказали, что ваше самое заветное желание — стать хорошей женой и матерью, и это особенно привлекает к вам Роджера.
— Я это говорила? Да, пожалуй. — Она задумалась. — Правда, смешно, что именно вам и мне предстоит очень почетная и солидная роль, в то время как нам более свойственны легкомысленные поступки. И тем не менее, я думаю, мы с честью справимся с ней.
— Но вы ведь не восстаете против этой роли.
— Хорошей матери и жены? Какой мне смысл восставать?
— Я спросил вас не об этом. Я спросил, нравится ли вам эта роль?
— Кажется, мы заговорили серьезно, не так ли?
— Совершенно серьезно.
— Что ж... я думаю... да. Я хотела бы иметь детей. По крайней мере одного.
— В данных обстоятельствах... естественно, от Роджера.
Она помолчала и уже более веселым тоном спросила:
— А вы? Вы представляете себя в роли отца?
— Разумеется. Мне бы хотелось иметь кого-то похожего на этого толстенького мальчугана с грузовичком.
Хилма рассмеялась, хотя ее почему-то растрогало, как он это сказал.
— Что ж, ведь это вполне осуществимо. Он покачал головой.
— Вы хотите сказать «нет»? — удивилась она. — Но почему? Может быть, Эвелин не хочет... — Хилма оборвала фразу на полуслове. — Право, мне очень жаль, если так. Простите.
Он пожал плечами, и снова на его губах мелькнула эта странная улыбка.
— Вам не за что извиняться. Мы ведь всегда были откровенны в наших беседах, и кроме того, я не это имел в виду. Думаю, что Эвелин очень хочет иметь детей. По крайней мере, как бы это выразиться, она включает их в свой жизненный расклад.
— Тогда что, собственно, вы имели в виду, говоря, что у вас вряд ли будет такой, как тот толстенький мальчишка, и почему он должен быть именно таким?
— Надеюсь, вы обратили внимание, — проговорил он, — что у этого мальчугана очень светлые волосы и голубые глаза?
— Да, конечно. — Сердце ее невольно сжалось в предчувствии какого-то его признания, которое очень болезненно затронет его.
— Может, вам покажется это несущественным, даже глупым, но уж если предаваться романтическим бредням... я хотел бы иметь ребенка со светлыми волосами и голубыми глазами.
Наступило молчание. Хилма еще не поняла, как надо отнестись к его словам, поэтому постаралась превратить все это в шутку.
— Тем хуже для вас. Кажется, Эвелин такая же темная, как и вы? И конечно, это, как вы сами выразились, всего лишь романтические бредни. Я-то думала, вы хотите сказать что-то серьезное.
Она увидела, как его ноздри слегка раздулись. Он постарался ответить ей тем же легкомысленным тоном.
— Ах, простите меня, Милая, конечно же, это несерьезно. Это действительно всего лишь романтические бредни, и ничего больше. Природе человека свойственно хотеть то, чего он не может иметь.
Хилма кивнула и ответила почти весело.
— Совершенно верно! Именно так все и происходит: у меня будут маленькие голубоглазые блондины, хотя, как я сейчас поняла, гораздо больше хотела бы иметь пухленького мальчика с большими темными глазами и... — Она не смогла договорить. Совершенно неожиданно ее веселость улетучилась, и она в растерянности закрыла лицо руками.
— Не надо, Милая.
Голос звучал мягко, но настойчиво. Она подумала, что и ему, пожалуй, тоже не удалось бы закончить эту фразу на веселой ноте.
Хилма не очень понимала, чего ждала от него. Да и как это можно было понять, когда и в собственных-то мыслях не могла разобраться. Закрыв лицо руками, она бессвязно повторяла про себя: «Это нелепо, нелепо! Ведь я даже не знаю его имени! Что со мной?»
Он отнял от лица ее руки и крепко сжал их. Он ничего не сказал, но, когда минуту спустя она посмотрела на него, он был бледен и очень подавлен. Она подумала, что, наверное, тоже побледнела, потому что выражение его лица смягчилось, когда он встретился с ней глазами.
— Простите меня, Милая. Нам не надо было поднимать эту тему. Это моя вина.
— Нет! Вы ни при чем. Во всем виноват Ричард. — Она попыталась улыбнуться. — Это он навел нас на эту тему. Впрочем, это неважно. Мы и так наговорили слишком много. Предались своим... нашим романтическим бредням, или как вы их там назвали...
Он кивнул.
— Наверное, вы правы. И все-таки не слишком хорош этот наш мир. Правда, Милая?
— А может быть, это мы не очень хорошие?
— Хотим и пирог наш съесть, и чтобы при этом он остался целым? Да, очевидно, так. Жаль, что мы с вами не решительные и не героические люди, и характеры у нас не волевые. — Он снова улыбнулся.
— Или просто слишком хорошо знаем, какой отвратительной может быть жизнь без того, чего мы так хотим получить от нее, — она произнесла это отрывисто и сухо. Возможно, потому, что внутри у нее что-то больно защемило, а может быть, потому, что начала понимать, как далеко в этих разговорах они ушли от действительности.
«Не только таинственная ночь и луна могут быть опасны, — мрачно подумала Хилма. — Солнечный свет и Ричмондский парк не менее опасны». И с холодностью, которая, как она думала, была лучшей защитой, проговорила:
— Даже если вы не собираетесь к Бернторнам, боюсь, что мне пора идти. В любом случае, я... я не могу так долго задерживаться.
На мгновение она увидела протест в его глазах. Затем он очень спокойно сказал:
— Да, конечно, я понимаю. Могу я подвезти вас до города?
Говоря это, он поднялся и теперь смотрел на нее сверху вниз.
— Нет, спасибо. Право, не стоит.
— Это доставит мне удовольствие.