Было где-то около середины ноября, когда Хилма получила письмо. Она посмотрела на конверт с некоторым интересом, так как почерк был ей совершенно незнаком.
Письмо принесла мать вместе с открыткой, приглашающей на примерку одного из платьев. Письмо вызвало огромный интерес миссис Арнолл, а вместе с ним и целый поток вопросов.
Хилма распечатала конверт и вытащила одинарный листок толстой кремовой бумаги.
«Милая...»— начиналось письмо.
Ей удалось каким-то образом скрыть свое изумление и ухитриться связно отвечать матери,
одновременно, как бы небрежно, проглядывая письмо. Она должна куда-то спрятаться, где сможет прочитать его одна.
— Так что видишь, дорогая, — продолжала бубнить мать, — для тебя будет гораздо лучше принять решение об этом сейчас...
Хилма рассеянно подумала: «О чем она говорит?» — но ответила задумчиво:
— Да, мама, ты совершенно права. Я все обдумаю и решу окончательно.
— Надо это сделать. — Миссис Арнолл выглядела очень довольной и совершенно не обратила внимания, что Хилма сунула письмо в карман и вышла из комнаты.
Наверху, в спальне, Хилма опустилась на край постели и достала письмо.
«Милая!— Ее тронуло и одновременно позабавило, что он продолжает так называть ее, хотя знает ее имя. — Так как мы договорились с вами, что я прочту ваши имя и адрес только по одной причине, вы сразу поймете, почему я счел необходимым написать вам. Вы оказались правы. Кузен Эвелин вернулся из Америки и серьезно настроен доставить мне неприятности. Я буду пить чай в «Джеррингхэме» на Нью-Бонд-стрит завтра в 4. 30. Если вам случится в это время быть там, я буду рад видеть вас. До свидания».
Письмо даже не было подписано, и этот факт заставил Хилму сухо улыбнуться. Возможно, он решил, что она чересчур небрежно ведет себя с компрометирующими письмами, чтобы ей можно было доверить свое имя? Сидя с письмом в руках, она подумала, что вряд ли может осуждать его за это.
«Огорчение — вот главное чувство, — старалась убедить себя Хилма. — Именно от этого у меня так забилось сердце. Просто я очень расстроилась. Господи, ну почему один неосторожный, неблагоразумный поступок влечет за собой другой? Этот несчастный кузен может доставить кучу неприятностей, повлиять не только на великолепную помолвку Незнакомца, но и на мою собственную! Никто не может сказать заранее, какими будут последствия. Последние недели я чувствовала себя в полной безопасности, так спокойно и уверенно строила планы на будущее... и вот теперь...»
Она вернулась к письму: «В «Джеррингхэме» на Нью-Бонд-стрит завтра в 4. 30».Это свидание. И внезапно она поймала себя на мысли, что огорчение ее не столь велико, как должно было бы быть, что нервное возбуждение, которое она испытывает, ничего общего не имеет с неприятностями, возникшими от угроз этого кузена.
Разумеется, не было ничего плохого в том, что она увидится с ним по делу. Жаль, конечно, что им придется снова встретиться... но не может же она допустить, чтобы его помолвка расстроилась из-за того, что она откажется объяснить этому кузену, что на самом деле произошло в тот вечер!
Она обязательно пойдет завтра на встречу, выслушает, чего он ждет от нее, и обретет наконец уверенность в том, что они навсегда разделались с последствиями того инцидента.
«Джеррингхэм» на Нью-Бонд-стрит был невелик, но столики были расставлены достаточно далеко друг от друга, а притушенный свет создавал впечатление интимности, которое очень располагало к деликатному разговору. Войдя, Хилма сразу поняла, что он очень продуманно выбрал место встречи.
Его вид человека, приятно удивленного, с которым он поднялся из-за столика, был безупречен. По тому, как загорелись при этом его глаза, она решила, что ему доставляет удовольствие с таким артистизмом разыгрывать целое представление.
— О, какая неожиданная встреча! Не присоединитесь ли ко мне? Или вы кого-то ждете?
— Не глупите, — шепнула Хилма, когда он помог ей снять пальто, страстно желая, чтобы Роджер хоть иногда делал такие милые глупости вроде этой.
Они уселись друг против друга, и она быстро взглянула на него, пытаясь заметить по его лицу обеспокоенность от возникновения перед ним проблемы. Она ничего не увидела, но решила, что в любом случае он не проявит своего беспокойства.
Пока не принесли чай, они болтали о разных пустяках. Но затем, начав наливать его в чашки, Хилма спросила:
— Так как же обстоят дела? Серьезно?
— В настоящий момент, да. Кузен убежден, что одна из моих слабостей — это регулярно принимать у себя молодых девиц.
Он рассмеялся.
— Мы ведь оба такие, — шутливо напомнил он. — Конечно, мы очень обаятельные искатели счастья, но... тем не менее авантюристы.
Хилма рассмеялась, как бы соглашаясь с ним, хотя подумала, что могла бы и поспорить.
— Допустим, что все это так, но мы ведь сейчас не это обсуждаем, — поспешно проговорила она.
Он сразу стал серьезным, хотя в манере оставалась еще легкая шутливость.
— Я полагаю, что наш невинный ужин был воспринят им как не такой уж и невинный. Боюсь, что он решил, будто дело обстоит именно так, как мы представили его сержанту полиции.
— Ах да, конечно. Я совсем забыла, . сколько улик против себя в плане нравственности мы нагромоздили. .
— Да. Теперь мне кажется, что я напрасно добавил несколько деталей, хотя в тот момент они казались мне совершенно необходимыми, — признал он.
— К сожалению, у нас не было времени, чтобы тщательно все обдумать, не так ли?
Он покачал головой, и они слегка улыбнулись, вспоминая некоторые ситуации того вечера.
— Короче говоря, Милая, дело сводится к следующему: он заявил мне с полной уверенностью, что я пригласил к себе домой девушку... с... как бы это получше выразиться... с определенной целью, на что я сказал ему, что, если он потерпит день или два, я дам ему вполне удовлетворительные объяснения, и он, хотя и неохотно, согласился подождать.
— Понимаю. Теперь дело за мной. Я должна дать ему убедительные объяснения, почему я оказалась у вас на самом деле. — Он нахмурился, но она, не обращая внимания, решительно продолжала: — Конечно, настоящих доказательств у меня нет и быть не может, поэтому ему придется поверить мне на слово, но думаю, что смогу убедить его по крайней мере в том, что не отношусь к той категории молодых женщин, к которой он меня причислил.
— Мне все это не нравится, — прервал он ее с какой-то почти яростью в голосе. — Я не знаю, о чем я думал, когда предполагал, что смогу позволить вам пойти и рассказать этому болвану о ваших сугубо личных делах.
— Не корите себя. — Хилма держалась совершенно невозмутимо. — Мы с вами все это уже обсуждали. Я спокойно переживу эту неловкость. Я его не знаю. И маловероятно, что когда-нибудь увижу его еще раз. И вообще, это ничто по сравнению с угрозой расстройства вашей помолвки. Я смотрю, когда доходит до дела, не очень-то вы авантюрист, — добавила она с улыбкой.
Он тоже улыбнулся, но с явной неохотой.
— И все-таки следует найти какой-то другой способ. Без того, чтобы втягивать вас в это, — нетерпеливо заявил он.
— Другого нет, — не дала себя сбить с толку Хилма. — Кроме того, меня никто никуда не втягивает. Если вы помните, я вломилась к вам в квартиру, и с этого начались ваши неприятности. С вашей стороны будет непростительным донкихотством позволить скомпрометировать себя из-за того, что какая-то девушка, даже имени которой вы не знали, по ошибке вломилась к вам.
Он снова улыбнулся. На этот раз в его глазах светилось восхищение.
— Теперь я знаю ваше имя. Оно очаровательно.
Она рассмеялась.
— Оно звучит по-скандинавски и подходит к цвету моих волос и глаз. По-моему, поэтому оно и нравится.
— Да, оно вам удивительно подходит. Но Милая подходит вам больше. Хилма звучит, как вы сказали, по-скандинавски и, очевидно, поэтому несколько холодно.