— Я вообще по натуре человек холодный, — спокойно ответила Хилма.
— Не думаю. Скорее в силу обстоятельств, а это совсем другое дело,
— Ладно, мы пришли сюда не обсуждать характеры, — она сказала это гораздо резче, чем хотела.
— Но ведь это такая интересная тема для обсуждения? Вы так не считаете?
— Может быть, — коротко ответила она. — Но нам надо организовать мою встречу с кузеном Эвелин.
— Нет, не надо, — упрямо возразил он. — Мы с вами обсуждали, надо ли вообще с ним встречаться.
— Но если вы в этом сомневаетесь, то зачем же пригласили меня сюда? Единственной причиной, как я понимаю, была организация моей встречи с этим человеком.
— Нет, не единственной. — Он, по-мальчишески насупившись, засунул руки в карманы. — Это был Богом ниспосланный повод снова увидеть вас.
Она почувствовала, что сердце ее от этих слов так сжалось, что ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы ответить ему сухо:
— Если вы пригласили меня сюда под ложным предлогом, думаю, мне здесь незачем оставаться. Вы не лучшим образом воспользовались моим именем и адресом, — коротко и довольно резко заметила она.
— Милая! — Он искренне удивился и расстроился. — Я, должно быть, очень рассердил вас.
— Нет, — на этот раз она ответила ему не слишком уверенно, потому что выдержка начала изменять ей. — Нет, я не очень рассердилась, только немножко, потому что не люблю, когда мошенничают.
— Я не мошенничал, ей-богу, — мягко сказал он. — Ядействительно думал, что мы вместе что-нибудь придумаем... но не скрою, что был счастлив от мысли, что для этого смогу снова увидеть вас. А теперь у меня появились сомнения насчет того, стоит ли вам встречаться с этим кузеном.
— Ладно. — Она слегка коснулась его руки. — Вам надо отбросить все сомнения, потому что я твердо решила с ним встретиться. Кстати, как его зовут? Не можем же мы продолжать звать его Кузен, как персонаж французской мелодрамы.
— Алан Мурхауз. У него фамилия, как у Эвелин. И все это действительно напоминает мелодраму. Не так ли? — Он улыбнулся.
— Разве? — Она задумалась. — Да, пожалуй. Шантаж, убийство... и пара авантюристов. Господи, как ужаснулся бы Роджер, если бы это дошло до него.
— У нашего друга Роджера нет чувства юмора?
— Нет, — сказала Хилма. — Совсем нет. Злейший враг не упрекнет Роджера в том, что у него есть чувство юмора.
— Зато вы обладаете им с избытком.
— Что ж, со временем я это преодолею, — сухо ответила Хилма. — Полагаю, что лет через пять я буду удивляться, что смешного было в том, над чем мы смеемся сегодня.
— Да, возможно, через пять лет вы даже забудете, что все это происходило.
— Возможно, — сказала Хилма. И, не желая развивать эту тему, добавила: — А не пойти ли нам сейчас повидаться с мистером Мурхаузом?
— К нему домой?..
— Угу. Если, конечно, он дома.
— Я могу позвонить и узнать.
— Думаю, это хорошая мысль, а вы как считаете?
— Так и считаю, если вы твердо решили рассказать ему вашу историю.
— Твердо, — решительно сказала она и улыбнулась.
Он встал и минуту стоял, молча глядя на нее сверху вниз.
— Признайтесь, вам очень ненавистна мысль об этом?
Она рассмеялась и слегка пожала плечами.
— Есть вещи, от которых я получала больше удовольствия. Но могу себе представить, что и это забудется... через пять лет.
Он ничего не ответил и пошел искать телефон.
Он ушел, а Хилма продолжала сидеть и нервно вертеть чашку на блюдце...
Через пять лет... Пять лет жизни в браке с Роджером. Ей будет тридцать. Ее семейная жизнь к тому времени примет твердо установившуюся форму, она уже привыкнет к приятной легкости обеспеченного существования. А эти дни, если и будут вспоминаться, то как что-то нереальное...
Но может быть, не все так легко забывается?
Глава 7
Когда он через весь зал возвращался к ее столику, она подумала: «Он просто чертовски хорош собой. Неудивительно, что Эвелин решила, что необязательно иметь деньги двоим».
— Что ж, — он смотрел на нее сверху вниз с высоты своего внушительного роста, — вы выиграли. Мурхауз дома и готов встретиться с нами, если мы придем прямо сейчас.
— Тогда поехали. — Она встала с решительным видом. — Поехали немедленно.
Он расплатился по счету и последовал за ней на улицу, все еще сохраняя на лице некоторое сомнение. Ей хотелось взять его за руку и сказать: «Не глупите. Я сталкиваюсь в жизни с гораздо более неприятными вещами».
Однако, когда они ехали в такси, она лишь промолвила:
— У вас теперь есть преимущество по отношению ко мне: вы знаете мое имя, а я ваше — нет. Не пора ли и вам назвать себя?
Он рассмеялся, и озабоченность его исчезла.
— Да, конечно, меня зовут Бакланд Вэйн.
— О! — Она задумчиво повторила его имя.
— Вам нравится мое имя?
— Да, — ответила Хилма. — По-моему, да. Оно чуть-чуть фантастично, но подходит...
— Вы хотите сказать, мне? — весело спросил он.
— Угу.
— Не представляю, чтобы во мне было что-то фантастическое.
— Ну, возможно, это больше связано с теми обстоятельствами, при которых я встретилась с вами. А кроме того, о таких, как вы, говорят, что они фантастически хороши собой, — невозмутимо проговорила она.
Хилме было до смешного забавно видеть, как он покраснел.
— Вы так считаете? — спросил он с трогательной детскостью.
— Да. А разве Эвелин так не считает? — Она, поддразнивая, улыбнулась ему.
— Не знаю. Никогда не интересовался. — По его голосу можно было понять, что мнение Эвелин о его внешности его мало волнует.
— Яполагаю, что она тоже так думает. А как вас зовут друзья?
— Большинство моих друзей зовут меня Бак. Хилма расхохоталась.
— Я же говорила, что это фантастика. Бак Вэйн! Как герой-джентльмен эпохи регентства: «Щеголь Вэйн», типа денди, который ставит все на последнюю карту, держит безумные пари и все тому подобное.
— Яне тот человек, который ставит все на последнюю карту, — довольно мрачно возразил он. — Правда, иногда мне бы хотелось быть таким.
— Неужели? Почему? — Она твердо решила быть веселой. — Игроки почти всегда проигрывают.
— Игроки, Милая, не единственные, кто проигрывает, — ответил он. — Иногда может проиграть самый практичный и солидный человек.
— Не понимаю, что вы хотите сказать. — Хилма изобразила на лице полное непонимание.
Но он не стал ей ничего объяснять, возможно, потому, что в этот момент такси остановилось: они приехали.
Хилма испытала очень странное чувство, когда снова оказалась в этом доме. Даже привратник, дежуривший теперь и днем, был тот же, что и в ту ночь убийства. Он не узнал ее, но Хилма, мельком взглянув на него, почти услышала слова, сказанные им тогда: «Жуткое дело, это убийство, не правда ли?»
Наверное, она выглядела немного бледной и напряженной, потому что, когда они вышли на четвертом этаже из лифта, ее спутник сказал:
— Еще есть время вернуться, если хотите. — Он с тревогой посмотрел на нее.
— Нет, нет, не беспокойтесь, со мной все в порядке. — Хилма принадлежала к тем людям, которые, раз приняв решение, следовали ему до конца, сама мысль отступить в последнюю минуту была для нее неприемлема. — Мне вовсе не хочется этого делать, — совершенно искренне добавила она, потому что теперь ее беспокоило лишь одно: чтобы все это уже произошло и закончилось навсегда.
Алан Мурхауз сам открыл им дверь своей квартиры, и по его несколько агрессивному виду Хилма поняла, что наверняка ему так же малоприятен этот разговор, как и ей.
Это каким-то образом облегчило ситуацию, а когда она, войдя в гостиную, повернулась к нему с открытой улыбкой, атмосфера несколько потеплела.
Возможно, ему стало трудно сопоставить свое первоначальное впечатление о ней с этой сдержанной девушкой в простом, но, несомненно, элегантном черном с белым костюме, который вполне могла надеть даже его кузина.