Пока она все это говорила, у нее возникло странное чувство, будто речь идет не о мифической Лени, а о ней самой, той неосторожной и порывистой двадцатилетней...
— Это очень великодушно с твоей стороны, моя дорогая. Ты отнеслась к ней с большим пониманием, — Роджер говорил слегка нравоучительно, как всегда, когда употреблял такие выражения.
— В любом случае, все это уже в прошлом. Ты, конечно, никому не расскажешь об этом? Так ведь.
— Моя дорогая Хилма! Как я могу?!
Она поняла, что он сказал это абсолютно искренне. Роджер безумно боялся оказаться замешанным в какие-либо дела и никогда бы не позволил себе даже неосторожное замечание по поводу доверенной ему тайны.
Она благодарно вздохнула и, отбросив свободной рукой волосы со лба, почувствовала, что от всех этих волнений у нее и в самом деле разболелась голова.
— Роджер. Не знаю, собирался ли ты приехать сегодня вечером...
— Собирался. Я чувствую, что должен лично принести тебе свои извинения, — твердо сказал Роджер.
— Нет, дорогой, пожалуйста, не беспокойся.
— Хилма, в этом нет никакого беспокойства. Я считаю своим долгом сделать это, ведь я был так не прав.
Хилма взяла себя в руки и абсолютно спокойным голосом повторила:
— Нет, дорогой, я не хочу, чтобы ты снова винил себя. Кроме того, я очень устала и у меня болит голова. Приезжай, пожалуйста, завтра, а сегодня я лучше пораньше лягу спать.
— Что ж, если ты себя плохо чувствуешь... тогда конечно.
— Да, — твердо сказала Хилма.
— Может быть, ты хочешь увидеться завтра днем? Мы могли бы...
— Нет, Роджер, давай вечером.
— Я думал, мы с тобой прокатимся за город, если день будет хорошим, как сегодня.
Хилме хотелось закричать, но она сохранила выдержку.
— Мне ужасно жаль, Роджер, но днем я не смогу. В любом случае, я буду дома к шести часам.
— Хорошо. Но ты действительно в порядке... ну, из-за... из-за вчерашней неприятности? — Для Роджера было выше его эмоциональных возможностей спросить, простила она его или нет.
— Вполне, — успокоила его Хилма. — Только обещай мне больше не беспокоиться об этом.
С некоторой неохотой Роджер пообещал, и Хилма смогла наконец повесить трубку.
Когда она по пути наверх в свою спальню проходила через холл, из другой комнаты вышла мать:
— Что он сказал?
— О, он извиня... — Хилма поймала себя на полуслове, спохватившись. Мать естественно ничего не знала об этой истории. — О чем, мама? — проговорила она неопределенно.
— О материи на твое подвенечное платье, разумеется. О чем же еще ты могла с ним так долго разговаривать?
— Ах, это! — улыбнулась Хнлма. — Я не сказала ему. Разве ты не знаешь, что это плохая примета обсуждать свое свадебное платье с женихом?
— Глупый ты ребенок. Плохая примета, если он увидит тебя в нем до свадьбы, а рассказывать ему о платье ты можешь сколько угодно.
— Язавтра расскажу ему, — сказала Хилма. — Времени будет достаточно.
И она пошла к себе в спальню.
Глава 10
На следующее утро, еще не открыв глаза, Хилма поняла, что день будет чудесным. Совсем другое пробуждение, чем накануне.
Она села в постели, улыбаясь от удовольствия при виде зимнего солнца, при мысли, что все ее беды наконец закончились, что днем она встречается с Баком.
Эта встреча будет чем-то вроде салюта в честь их успеха, взаимная благодарность за то, что с помощью друг друга они преодолели все трудности и были на пороге достижения своих заветных целей. У них, несомненно, был повод поздравить друг друга.
Хилма не удивлялась, что на этот раз все шло гладко: никаких вопросов дома, не надо было изобретать какие-то объяснения для матери...
На эту встречу он пришел первым, и, когда Хилма приблизилась к воротам, она увидела стоявший у обочины маленький обтекаемый черный «ягуар».
Когда она поравнялась с машиной, он вышел из нее, и Хилма обратила внимание, что он тоже улыбается и тоже в хорошем настроении.
— Милая. — Он чуть церемонно взял ее за руку — по-моему, сегодня мы встречаемся на гребне волны.
— Безусловно, — улыбнулась она в ответ. — Спасибо.
— Друг другу, — закончил он ее фразу.
— Что ж, пожалуй, так и есть, — с готовностью согласилась Хилма.
— Прошу. — Он открыл ей дверцу машины и заботливо подоткнул вокруг нее меховой коврик, прежде чем обойти автомобиль и сесть на водительское место. — Тепло?
— Замечательно, спасибо. Какой чудесный автомобильчик.
— Да. Часть нашего естественного образа жизни, — объяснил он.
— Ну, уж если хотите, то вашего образа жизни. У меня ничего подобного нет.
— Но будет, Милая.
— Нет, — сказала Хилма. — Не думаю. Просто не могу себе представить, что Роджер разрешит мне иметь собственный автомобиль. Конечно, я смогу, когда захочу, пользоваться «роллс-ройсом».
— Конечно, всегда можно будет обойтись «роллс-ройсом», — успокоил ее Бак, и они оба рассмеялись.
— А теперь расскажите мне обо всем по порядку, — попросила Хилма.
— О вчерашнем?
— Разумеется.
— Ладно, Милая. Роджер приехал ко мне очень рано, в крайне возбужденном состоянии. Мне было жаль его. Знаете, он очень хороший парень, — задумчиво заметил он. — Можно сказать, чересчур хороший для такой золотоволосой авантюристки, как вы.
— Бак, я не...
— Мы давно согласились, что это так, — предостерег он ее.
— Ладно, продолжайте.
— Он держался гораздо в большей степени джентльменом, чем смог бы я в такой ситуации. Мы долго ходили в разговоре вокруг да около, прежде чем перешли к волнующей нас теме. Я должен был построить разговор так, чтобы он не догадался, что я предупрежден. Он искренне корил себя за свои подозрения по отношению к такой милой девушке, какой вы кажетесь... В то время как один взгляд на вас должен был показать ему...
— Нет, — возразила сладким голосом Хилма. — Для этого он должен был обладать таким же изворотливым умом и руководствоваться теми же недостойными мотивами.
— Да, наверное, секрет в этом, — согласился Бак и улыбнулся, глядя вперед на дорогу. — Ладно, во всяком случае, мы наконец перешли к делу. И тут я льщу себя надеждой, что великолепно изобразил благородного парня, который не может позволить, чтобы кто-то был несправедливо обвинен.
— Да-а, — проговорила Хилма, — это, наверное, вам удалось с трудом.
— Наоборот, Милая, эту роль я сыграл блестяще. Мы, авантюристы, можем изобразить что угодно.
— Боюсь с вами спорить. — согласилась Хилма, и на ее щеке появилась лукавая ямочка.
— Я все объяснил ему насчет Лени... прелестной девушки с фамилией, свидетельствующей об ее австрийском происхождении, как вы это справедливо заметили. Он правильно понял, что это многое объясняет. Она неиспорченный ребенок... должен сказать, что я просто полюбил ее, пока описывал ее «шалости»... но она поступила неосторожно. Я не мог не поблагодарить судьбу за то, что она свела меня с вами...
— Бак, неужели вы действительно несли эту чушь?
— Более или менее. А почему нет? Она создавала идеальный фон последующего рассказа. Девушка, разумеется, доверилась вам, а не мне, и поскольку вы в прошлом были знакомы с Мартином, то отважно отправились к нему и потребовали назад глупые письма, которые написала ему моя кузина. О необыкновенной силе воздействия вашего характера, Милая, говорит тот факт, что он отдал их вам... А затем... это была мастерская деталь... вы отнесли их ее положительному и серьезному кузену.
— Вам?!
— Конечно мне. Вы уничтожили их у меня на глазах, но предложили мне в будущем внимательно следить за поведением моей маленькой любимой кузины.
— И какое впечатление произвело эго на вас? — мрачно поинтересовалась Хилма.
— На меня, Милая? Я был в ужасе, что такие вещи могут происходить буквально в том же доме, где я живу. Я отправил Лени в деревню.