Впечатления настолько сильно переполняли ее, что сразу же после душа, расположившись в гостиничном номере, она стала по памяти делать зарисовки увиденного ею, торопясь, чтобы воспоминания не утратили свежести. И вот на бумаге появились цветущие заросли, вьющиеся по древним каменным стенам, рвущиеся ввысь горные пики и стаи хищных птиц, зависшие над их склонами… Давно она не рисовала с таким увлечением и самоотдачей и теперь испытывала то же чувство, что пришло к ней после вчерашнего похода: радость преодоления.
— Думаю, что вам следует поесть перед сном, — сказал ей Гиль вчера вечером после возвращения в Ла Вегу. — Что до меня, то я приглашен сегодня на ужин местным полицейским, и мне неудобно отказаться.
— Мы заказали себе ужин в Ла Веге, — вмешался в услышанный им разговор мистер Хэнк. — Так что нам доставит искреннее удовольствие, если вы, Корделия, разделите с нами трапезу Корделия согласилась, и вот, сидя за столом в компании радушных американцев, она слушала их бесконечные истории о путешествиях по всей Европе и о том, что завтра они отправляются посмотреть на горы Сьерра де Гредос, что неподалеку от Мадрида. Она силилась сосредоточить внимание на общей беседе, но мысли ее были далеко: то и дело вспоминала последний разговор с Гилем, состоявшийся перед их расставанием у порога харчевни.
— Завтра вы возвращаетесь на побережье, — сказал он тоном скорее приказным, чем вопрошающим.
Она выдавила из себя вежливую улыбку.
— Вы хотите от меня избавиться? В ответ он улыбнулся как-то задумчиво, быть может, даже грустно.
— О нет, Корделия, — ответил он. — Я бы с радостью провел с вами еще сколько угодно времени при условии, что вы не станете больше говорить со мной о наследстве Морнингтонов.
Вслушиваясь в интонации голоса Гиля, она вновь испытала невольную дрожь. Что влекло ее к этому человеку, несмотря на все ее усилия поставить барьер между ним и собою.
— Но ведь для этого я здесь и нахожусь, — сказала она, надеясь доказать ему, что осталась здесь лишь в интересах дела, а не потому, что на нее произвела неотразимое впечатление его личность.
— Тогда вам лучше уехать, — отрезал он и не оглядываясь зашагал по главной улице Ла Веги.
Чем больше Корделия думала над этими словами Гиля, тем яснее понимала, что в сущности он прав: надо уезжать. И сам Гиль, и непривычная среда, в которой она оказалась, нарушали ее жизнь, вносили в нее беспокойство. Откуда же это упрямство, затяжка решения? Она натянула на себя рубашку и джинсы и, инстинктивно прихватив с собой этюдник и карандаши, вышла на улицу, полную предутренней прохлады.
Солнце едва появилось над горизонтом, но деревня уже давно проснулась. Старик, гнавший трех тучных коров, улыбнулся ей и одобрительно воскликнул: "Ола!", удивленный тем, как рано она принялась за работу. Она стала набрасывать вид, открывшийся перед нею: на переднем плане харчевня, дальше россыпь деревенских домов по долине и над всем этим пик Наранхо де Булнес.
А затем ноги привели ее к дому, где жил Гиль Монтеро. На этот раз ничто не мешало ей сделать зарисовку этого дома. Только пятнистая кошка, свернувшаяся калачиком на невысокой каменной стене, взирала на нее с нескрываемым интересом.
Лендровер стоял невдалеке, так что Гиль, вероятно, дома, но он, конечно, не знает, что я нахожусь здесь, рядом с ним, думала она, пока ее пальцы переносили на бумагу контуры этого полюбившегося ей места.
Когда рисунок был уже почти закончен, она услышала, как раскрываются двери курятника, а затем в проеме появился Гиль с пустой корзиной в руках. Он нахмурился, и она поняла, что ее присутствие здесь ему неприятно. Что бы он ни говорил вчера, он будет рад моему отъезду, подумала она.
— Чем вас так привлек мой дом, — спросил он с любопытством.
— Я как раз хотела… — начала она объяснять дрожащим, срывающимся голосом, но Гиль уже не слушал ее. Его взгляд был прикован к этюднику, а его раздражение сменилось интересом.
— Совсем неплохо, — сказал он с восхищением в голосе. Затем, перегнувшись через ее плечо, перелистал сделанные ею прежде наброски. — А ведь они чертовски хороши, — воскликнул он. — Вы рисовали эти цветы по памяти? Ведь вчера с вами не было этюдника.
Корделия молча кивнула; дар речи все еще не вернулся к ней, близость Гиля словно сдавливала ей гортань. Она желала в эти минуты, чтобы он куда-нибудь ушел и оставил ее в покое. И тут же ей хотелось, чтобы он подошел еще ближе, но что с ней тогда произойдет, она не представляла.
— Рисунки сделаны удивительно мастерски, — сказал Гиль. Затем добавил отрывисто. — Зайдите на минутку в дом. Я хочу вам кое-что показать.
Что-то в глубине души кричало ей: не смей, уходи немедленно! Она чувствовала, что от него исходит опасность, и не надеялась совладать с нею. Но то ли любопытство, то ли влечение, которому она была не в силах противостоять, заставило ее ослушаться внутреннего голоса и принять его приглашение.
Пелайо, приметив ее, дружелюбно завилял хвостом. С тех пор, как его хозяин ввел ее в дом, она и для него стала желанным гостем. Но даже это не обрадовало ее. Близость Гиля, ощущение, что ей не удастся бежать из этих четырех стен, усиливало ее смятение. Как и в прошлый раз, его стол был завален книгами, картами, документами и записями, но, кажется, сейчас он сам хотел показать ей все это.
— Вы изучаете что-нибудь? — Она выдавила из себя вопрос, понимая, что ее спасение состоит в том, чтобы завязать разговор о чем попало.
— В некотором роде. Я работаю над путеводителем по здешним местам. — Он улыбнулся. — Конечно, нечто подобное уже существует, но я считаю, что мой опыт позволит мне составить путеводитель если не лучше, так по-другому К тому же, это занимает меня в зимнюю пору, когда туристы почти не наезжают.
Та наигранная непринужденность, с которой он говорил о своей работе, подсказала Корделии, что на самом деле этот труд для него очень важен. Ведь и она сама порой говорила своим знакомым с той же интонацией: "Да, я немного занимаюсь живописью".
— Вы разносторонний человек, — сказала она чуть иронично и с невольным восхищением. — Никогда бы не подумала, что вы еще и писатель.
— Какой там писатель, — ответил он с горечью. — Я пишу только потому, что люблю и хорошо знаю свой край. С ремеслом этим я осваиваюсь по мере погружения в работу. Ведь и фотограф я не блестящий, хотя кое-что получается, и надеюсь, что наберется достаточно снимков для иллюстраций к книге. Но знаете, — тут он посмотрел на нее таким взглядом, что у нее перехватило дыхание, — ваши рисунки могли бы украсить мою книгу, во всяком случае те, на которых цветы и птицы в полете.
— Вы говорите о карандашных рисунках? — тема разговора заинтересовывала ее все больше.
— Конечно. Но и акварели тоже. Как вам мое предложение?
— Я думаю, что это неплохая идея. Но почему бы вам не подыскать профессионального иллюстратора?
Он недоуменно пожал плечами.
— Вы что, делаете вид, что не понимаете? Я думаю, что нашел его в вашем лице.
Корделия была искренне ошеломлена. Ей казалось, что с его стороны это не более чем общие рассуждения. — Вы, правда, имеете в виду меня? — воскликнула она.
— Конечно, вас. Почему же нет? — спокойно ответил он, и в голосе его прозвучала такая уверенность в ее согласии, как будто это было уже решенным делом. — Вы вполне сложившийся художник и вы находитесь здесь. Задержитесь на некоторое время. Мы с вами опять отправимся в горы, только на этот раз захватим с собой мольберт, этюдник, краски, все что необходимо.
Корделия на минуту лишилась дара речи, настолько невероятным было то, что она услышала. Остаться здесь, среди диких гор, чтобы каждый день бродить по ним с этим человеком? Не сошел ли он с ума, предлагая ей такое?!
— Я не могу! — выдавила она из себя, когда вновь обрела голос.