— Неужели? — он ответил ей вопросом, в котором звучал мягкий вызов. Она сердито встряхнула своими золотистыми кудрями.
— Вы же знаете, что я имею в виду. Вам не следовало так бесстыдно обманывать меня.
— Но способ сработал, а? — не скрыл он мальчишеского азарта. — И потом, я уже предупреждал вас, что всегда добиваюсь того, чего захочу!
— Не правда, я так и не приехала к вам на Рождество, — напомнила она.
— Ну тогда я не стал настаивать. У вас были серьезные причины для того, чтобы побыть одной. И я уважил их. Согласитесь, что и вчера я мог подбить Гайнор на этот трюк — и вы бы приехали, как миленькая. Благородство вашей натуры не позволило бы вам отказать сестре.
Он, не смутившись, выдержал ее разгневанный взгляд. Да и она не могла не признать силу его доводов. Ведь она твердо и в самой категорической форме отказалась посетить Морнингтон Холл — и вот она здесь, значит, он настоял на своем. Конечно, если бы Гайнор позвонила ей вчера, она бы приехала.
— Неужели ваша совесть не грызет вас за то, что вы сыграли на «благородстве» моей натуры? — вновь перешла она в нападение.
— Ничуть! Когда я чего-то добиваюсь, я пускаю в ход любое средство, которое окажется под рукой.
Вдруг она ощутила покорность, которая разлилась по всему ее телу и не давала отойти от него, как бы ей этого ни хотелось. Она снова ощущала над собой его власть, и ее душу посетило знакомое противоречие, впервые настигшее ее в Ла Веге, а теперь — в который раз! — испытываемое здесь. Две непримиримые, яростно воюющие силы сделали ее полем боя: одна хотела дать ему отпор, другая умоляла отдаться ему во власть.
— Боже, что же это со мной творится? — жалобно сказала она.
— Я объясню вам. Вы боретесь с поднимающимся приливом, — ответил он. Дайте мне знать, когда вы наконец поймете всю бесполезность этой борьбы.
Она была не в силах продолжать разговор. Поэтому она просто повернулась и, решившись бежать, стала вежливо, но настойчиво прокладывать себе дорогу через толпу оживленно разговаривающих гостей. Но, выходя из зала, ошиблась дверью и оказалась в оранжерее, наполненной деревьями в кадках, терракотовыми горшками с цветущими растениями, папоротниками и прочей зеленью. Здесь же стояло несколько диванов и кресел.
Приглушенный, хриплый смешок, донесшийся к ней из зарослей, дал ей понять, что здесь кто-то есть, и лишь затем она узнала голос Алисы. — Не валяйте дурака, Себастьян, — говорила та, — я уже сказала, что не пойду с вами на новогодний бал.
— Но вы же обещали! — голос молодого человека был полон горечи и разочарования. — Право, Алиса, это нечестно!
— Ничего я вам не обещала, — огрызнулась Алиса. — Так или иначе все решено. Я иду на бал с моим кузеном Гилем.
Услышав это, Корделия собралась немедленно исчезнуть из оранжереи, но в этот момент на нее едва не наскочил разъяренный Себастьян, что-то негодующе бормотавший.
Вслед за тем из-за пальмы появилась серебристо-белая головка Алисы, а затем и вся она, изящная и тонкая, в безупречном бархатном костюме, предстала перед Корделией.
— А, это всего лишь вы, Корделия, — сказала она, небрежно пожав плечами. Думаю, вы кое-что слышали, но мне все равно. Эти юнцы так надоедливы. Нет уж, я предпочитаю зрелых мужчин и думаю, вы со мной согласны.
Намек на сообщничество, прозвучавший в ее реплике, натянул и без того взвинченные нервы Корделии.
— У меня нет досужего времени размышлять над подобными вещами, — ответила она подчеркнуто холодно.
— Подразумевается, что у меня оно есть? — улыбка Алисы была злой. — Что же, таковы прелести жизни светского мотылька.
Она взяла в руку лист папоротника и начала безжалостно рвать его своими хищными пальчиками.
— Я на самом деле долго размышляю, когда… речь идет о мужчинах, проворковала она. — Что бы ни говорила на мой счет дорогая Гайнор… вы ведь понимаете, она слегка наивна. Так вот, я могу сколько угодно флиртовать, но на серьезные дела ни времени, ни сил не жалею.
— Думаю, что все это меня не касается, — заявила Корделия, чувствуя, как каменеет ее спина, и стремясь любой ценой прекратить этот разговор.
— Вот именно! — тон Алисы вдруг совершенно изменился. Теперь ее голос звучал холодно, резко, и в нем не было даже намека на расположение к собеседнице. — Представьте, каково мне было жить здесь бедной родственницей. У меня ведь нет собственных денег. Тетушка Эвелин выдает мне кое-что на содержание, но большая часть этих средств тратится на наряды: вы ведь знаете, сколько нужно выложить за приличную вещь.
Ее глаза окинули Корделию оценивающим и критическим взглядом, когда она произносила слово «приличную», давая ей понять, что вряд ли она разбирается и в ценах на такие вещи, и в самих вещах.
— Конечно, дядюшка Жиль оставил мне денег, — продолжала она, — но средства эти вложены в ценные бумаги, так что я смогу добраться до них, лишь когда стану старой и никому не нужной!
Не имея возможности повернуться и уйти, Корделия беспомощно наблюдала за тем, как падает на серо-белый мрамор разодранный папоротник. Она была готова пожертвовать чем угодно, лишь бы не видеть перед собой ясного, безмятежного и полного ненависти взора Алисы.
— Да, теперь я вижу, как вам тяжело, — пробормотала Корделия, пытаясь вложить в слова долю сарказма.
— Очень тяжело, но это ненадолго, — смех Алисы оказался неожиданно резким, при этом черты ее лица, обычно столь нежные и привлекательные, затвердели. Теперь, когда здесь появился Гиль, у меня есть надежда. Он — моя палочка-выручалочка. Ведь кто-то должен быть следующей леди Морнингтон. А кто для этого подходящ больше, чем я?
Корделия выдавила из себя улыбку. Ситуация казалась ей столь невероятной, что напоминала жуткое сновидение.
— Не думаю, что Гиль настроен на брак, — сказала она.
— Пожалуй, — согласилась Алиса. — Может быть, ему достаточно заманить меня в постель, таков уж он, привык добиваться, чего хочет. Но я претендую на высшую ставку. Так что, в конце концов, он должен будет на мне жениться. А пока что, если ему захочется поразвлечься с кем-либо на стороне, можно и снести это, не правда ли?
Она пожала плечиками, продолжая улыбаться. Волна ярости и жгучего стыда накатила на Корделию, когда до нее дошел истинный смысл сказанного. Она, Корделия, предназначалась для развлечения, была той тихой девушкой из магазина, с какими предки Гиля проводили время до тех пор, пока не находили себе подобающей партии. Порой, впрочем, они продолжали старые шашни и после женитьбы. Никогда еще за всю свою жизнь Корделия не чувствовала себя настолько выпачканной в грязи, настолько униженной и обесчещенной. Ибо даже сознавая, что Алиса в собственных интересах может что-то приврать и исказить, Корделия все же видела, что в словах ее есть доля истины.
Ведь Гиль Монтеро стал теперь лордом Морнингтоном, какими бы оговорками он ни обставлял этот факт. Приняв ответственность за благополучие рода, он нуждался теперь в законном наследнике, а стало быть, и в жене. Почему бы тогда не взять на эту роль кузину, готовую смотреть сквозь пальцы на то, как он развлекается с кем-то вроде Корделии.
Неведомым ей самой образом Корделия сохранила самообладание. Ее даже хватило на вымученную формальную улыбку, которая должна была продемонстрировать ее полнейшую незаинтересованность в том, на ком Гиль собирается жениться и с кем задумывает спать.
— Ну что ж, могу только пожелать вам взаимного благополучия, — сказала она бесстрастным голосом. — Право, вы отлично подходите друг к другу. А теперь прошу меня извинить…
Она повернулась, как на шарнирах, и, не оглядываясь, пошла к выходу из оранжереи, а негромкий, торжествующий смех Алисы сопровождал ее бегство, отдаваясь в ее ушах громовыми раскатами.
В гостиной продолжался прием. Гости неспешно ели, наполняли бокалы, серьезно беседовали и весело смеялись. Только Корделия чувствовала себя здесь совершенно чужой, ведь за те немногие минуты, что провела она в оранжерее, Алиса убедительно и толково доказала ей, как низок ее статус в собравшемся здесь в обществе.