Разговор с дочерью, казалось, доконал Семена Парфеновича. Он побледнел, долго держался за сердце. Потом слабым движением больного открыл ящик стола, достал коробочку с валидолом, кинул таблетку в рот.
Вошел Кушнер. Гукан не любил своего заместителя, но на этот раз обрадовался его приходу — хоть с кем-нибудь поговорить, забыть обо всем. Можно даже заняться делами, последними делами уходящего года.
— С наступающим, Семен Парфенович.
— Тебя также, Иван Федорович. Кушнер своей единственной левой рукой крепко, до боли, сжал правую руку председателя, близко заглянул в лицо.
— Что-то у тебя, Семен Парфенович, не праздничный вид.
Гукан пожаловался:
— Опять сердце. Видишь, валидол сосу.
— Да, инвалиды мы с тобой.
— Ну, ты еще инвалид боевой. А я, брат, все. — И доверительно добавил: — Хочу проситься на пенсию.
— Да что вы! — искренне удивился Кушнер.
— Как думаешь, персональную дадут?
— Безусловно. Кому ж тогда и давать?
— Ты знаешь все мои заслуги?
— А кто их не знает! Ты сам их расписал… Гукана передернуло.
— Издеваешься? — бледными, дрожащими губами произнес он.
Кушнер смутился.
— Семен Парфенович! Ей-богу же, ничего дурного не думал. Имел в виду твою книгу. А вышло невесть что. Прости.
Гукан успокоился:
«Этот еще не знает, — но тут же продолжил: — А узнает, не станет даже злорадствовать. Просто скажет, как и тот: «Не хочу подавать тебе руки», — и его охватил прилив ненависти к ним: к Тарасову, к Шиковичу, к Кушнеру, к Ярошу, к тому молодому архитектору за то, что они в чем-то, видимо, самом главном, не такие, как он.
35
После встречи в кино Славик начал действовать решительно. Сперва звонил в больницу. Маша либо не подходила к телефону, либо на его предложение встретиться отвечала смехом.
Тогда он решил сходить к ней на новую квартиру. Правдами и неправдами узнал адрес. Дважды подходил к дому, подолгу бродил вокруг, но войти не отважился. Если бы Маша жила одна. А то ведь с ней еще какая-то Зося Савич, которую отец расписал в газете, как героиню…
Сколько времени он вырабатывал в себе независимость, объявлял войну условностям, а на поверку и он, выходит, как все, словно ученик восьмого класса, впервые пришедший на свидание… Смешно! Он издевался над собой, но ничего не помогало. Решимости хватало до дверей подъезда.
Наконец он с ходу взлетел на второй этаж, с ходу нажал звонок. Открыли сразу, словно ждали у двери. Незнакомая женщина.
Он спросил:
— Маша дома?
Женщина приветливо улыбнулась:
— Нет. Да вы заходите, пожалуйста. Подождите ее. Я думаю, она скоро вернется.
Но его почему-то смутила эта маленькая женщина в халате, ее улыбка, любопытство, с которым она разглядывала его, и Славик не решился сразу войти. А тут произошла нелепая вещь. Она спросила:
— Вы сын Кирилла Васильевича?
— Нет. Не знаю я никакого ни Кирилла, ни Мефодия.
— О, тогда и я вас не знаю. И не могу впустить в дом, — сказала она серьезно и захлопнула дверь.
Славик остался на площадке один, дурак дураком. Он готов был откусить свой болтливый язык. Какой дьявол толкнул его врать? Зачем? Во всяком случае, ему ничего не оставалось, как сойти вниз и вновь бродить вокруг дома. Но Маша, которая должна была «скоро вернуться», как назло, не появлялась. А Славик не отличался терпением. Привык, чтобы желания его сбывались немедленно…
…Снова звонки. в больницу. Снова — смех в ответ. «Славик! Не морочь голову!» — «Я умру». — «Обещаю прийти на твои похороны».
В следующую субботу ему, можно сказать, повезло. Он увидел Машу на катке. Не одну, с Тарасом. Счастливый соперник учил ее кататься. Она только-только научилась стоять на коньках и, как ребенок, делала первые робкие шаги. Славик пришел без коньков. Заглянул просто так, со скуки. Вот случай! Что делать? Бежать домой за коньками? Но пока туда да назад…
Увидел одного из школьных товарищей: Дай коньки!
Тот показал кукиш:
— Свои надо иметь. Славик схватил его за грудки.
— Дай коньки, а то вытрясу душу!
— Ты что, ополоумел? Милиционера позову.
— Дай коньки. Можешь ты понять, янычар? Надо одной марсианке сказать два слова.
— Так бы сразу и говорил, — сдался заинтересованный товарищ.
Ботинки оказались малы. Славик все-таки втиснул в них ноги. Жали зверски. Наплевать. Если бы в них были набиты гвозди, он все равно не отступил бы. Кинул на снежный барьер пальто, шапку, не заботясь, уцелеют ли. Черт с ним, с пальто! Мать купит новое! Скорее на ледяное поле! Ловко лавируя, пошел против течения, чтоб скорей добраться до красной шапочки и голубого свитера, с которых он глаз не спускал, пока надевал коньки. Подлетел сзади, схватил Машу за руку. Она вскрикнула, но, увидев, что это Славик, заулыбалась.