Таким языком приходилось анализировать картины советских художников тонким ценителям искусств, когда они брались за перо, чтобы написать рукопись для издательства. Иначе ее бы не приняли к печати.
"Сила идейного содержания"! Вот что ждали от Зураба власть и обслуживавшие ее искусствоведы. И не дождались.
Что не помешало руководству Союза художников СССР в 1979 году, когда Церетели баллотировался на выборах в члены-корреспонденты Академии художеств СССР, в выданной ему характеристике при перечислении его достижений сообщить академикам, что и он не чужд "ведущей и высшей форме нашей реалистической живописи".
"Из наиболее значительных живописных работ его следует отметить "Индустриальный пейзаж", «Чиатура», "Колхозная семья". Тем самым подчеркивалось, что кандидат в члены академии воспел своими пейзажами и портретами индустриализацию и коллективизацию, чем занимались без устали советские художники, поощряемые наградами и почетными званиями.
Картина "На страже мира" ушла из поля зрения автора. Где она — не знает. Эта работа принесла ему медаль. Однако не тот успех сыграл решающую роль в судьбе нашего героя, когда, по словам Иннесы: "А потом и деньги пошли. И пошли, и пошли".
Когда Зурабу после духана главный архитектор города Тбилиси предложил сделать эскизы росписи детского кинотеатра, он ни минуты не колебался, взялся и за это дело. Хотя настенной росписью не занимался, практики такой в академии не существовало.
Как его учили на курсах в Париже, взявшись за эту работу, дал простор воображению и представил стену такой, какой бы ее мог расписать ребенок. Так он сам однажды сделал в детстве, став на табуретку, когда из дома ушли взрослые… Есть у него написанная темперой на бумаге размером 60х100 картина под названием "Маленький художник". (Она датирована в альбоме "Зураб Церетели" с предисловием Нодара Джанберидзе 1965 годом.) В центре перед стеной стоит на подставке мальчик, высоко подняв большую кисть. На стене уместились гора, летящий аэроплан, ракета, нацеленная в солнце, и домики под красной крышей. Все, что поражает ребенка движением, — паровоз, влекущий разноцветные вагоны, машины, дым над трубами, — все попало на эту стену, призванную украсить кинотеатр.
Об этой картине Олег Швидковский писал:
"Художник обратился к детской фантазии, попытался запечатлеть причудливый мир ребячьих представлений, тот удивительный сплав вымысла сказки и строгой реальности, который так поражает взрослых и так естественен для воображения детей".
Кинотеатр расписать не пришлось. Однако исключительно важную роль свою эскиз оформления здания сыграл. Без него судьба художника Церетели сложилась бы возможно счастливо, но совсем по-другому.
Конец второй главы
НА БОЛЬШОЙ ДОРОГЕ.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ, охватывающая период жизни от Пицунды до Адлера.
С берегов Черного моря тогда состоялся выход на берега Волги. Впереди маячили дальние берега Америки.
Но об этом — в следующей главе.
Эскиз росписи детского кинотеатра, заказанный Зурабу, всем понравился. Поэтому украшал стену кабинета главного архитектора Тбилиси, напоминая о несбывшемся проекте. У города не нашлось средств. Именно этот эскиз случайно попал на глаза московскому архитектору. Он увидел, что это шедевр. Приезжий решил познакомиться с неизвестным художником, представить его соавтору, чиновнику в ранге министра, ведавшему строительством в СССР.
Дело было летом. Автора дома не оказалось, он уехал в горы, там жил, отдыхал и писал пейзажи. Как вдруг в забытом богом горном селении приземлился военный вертолет, всполошивший горцев.
До той минуты жизнь в Тбилиси протекала без особых потрясений и планов на будущее. Когда еще раз позволят побывать в Париже? Духан в Чиатуре не грел сердце. Проект кинотеатра сорвался. Зураб все еще не состоял в членах Союза художников СССР. А не члены творческого союза не имели права сдать написанную картину в комиссионный магазин, не могли без членского билета устроить персональную выставку. Много унижений выпадало на долю молодых талантов, годами бившихся головами о стены крепости, за которой восседало руководство творческих союзов, связанное с властью.
— И вдруг однажды, как гром среди ясного неба, садится рядом со мной вертолет. Выходят из него строгие люди в военной форме и говорят:
— Вы Зураб Церетели?
— Да, я…
— Нас ждут в Пицунде!
Я тогда даже не знал, где находится Пицунда, туда ни в студенческие годы, ни в годы службы в институте не попадал. Какая этнография в реликтовой роще? Тогда Пицунда была совсем не знаменитое место.
Посадили меня в вертолет, и машина взлетела. Чувствую, по отношению молчаливых военных, что никто меня арестовывать не собирается. Но и не знаю, куда и зачем меня везут. Я тогда смотрел на жизнь очень наивными глазами. Я вообще человек доверчивый и не жду от людей подвоха, хотя никогда не забывал судьбу моего деда и родителей жены.
Летели мы недолго, приземлились в Пицунде, где ждал меня сам Посохин со своей командой. Тогда мы пожали друг другу руку, познакомились. Он рассказал мне о своей концепции.
"Смотри, Зураб, — сказал он, показывая на семь одинаковых, как яйца, корпусов, поставленных торцами к морю. — Нужно придумать, чтобы они выглядели разными". Мы поговорили. И он уехал.
И я вернулся домой на поезде. Денег на обратный билет не было. Ехал зайцем.
Быстро разработал проект, затем была выставка в Москве. Идею одобрили, как тогда полагалось. И я приехал в Пицунду работать…
Посохин дал Зурабу права главного художника. Эта новая обязанность совмещалась с обязанностями начальника оформительского цеха Художественного фонда. Он привлек к делу всех, кто с ним работал, кого знал как лучших художников Грузии.
Хрущева к тому времени насильно отправили в отставку. Разжались руки власти на горле зодчих. Они получили возможность украшать монументальными средствами фасады и интерьеры, территорию перед железобетонными корпусами, собранными из типовых деталей, как автомобили на заводе. Именно об этом мечтал развенчанный глава СССР, когда произвел насильственный переворот в строительстве, лишив города права на красоту.
Все получалось у Церетели на берегу Черного моря, будто в роли главного художника крупного комплекса он выступал прежде не раз.
Тогда он крепко стоял двумя ногами на фундаменте, заложенном в академии, институте, парижских курсах. Пригодилось знание фольклора, этнографии, археологии, мастерство живописца, детская фантазия. Пригодился пробудившийся во Франции интерес к мозаике. И опыт работы в оформительском цехе, сначала старшим мастером, затем начальником цеха.
Архитекторы были на четверть века старше художника. Они принадлежали к другому поколению, родившемуся в годы революции. Познакомились и подружились Посохин и Мндоянц в мастерской академика Алексея Щукина, автора Казанского вокзала и мавзолея Ленина. С тех пор дружили и работали вдвоем. Вместе перестроили классический особняк в Москве на Знаменке в Министерство обороны, вместе прославились Дворцом съездов в Кремле, удостоились за него Ленинской премии. Оба, пройдя школу Щусева, выступали архитекторами-художниками. Поэтому сразу по достоинству оценили художественный талант Зураба, доверили ему судьбу своего детища в Пицунде.
А тот давно ждал, чтобы показать все, на что способен. Он горел желанием по примеру Шагала и Пикассо заняться витражами, мозаикой, бронзой и эмалями, всеми пластическими материалами.
— Шагал делал витражи и мозаики, и я буду! Пикассо занимался литьем кто мне это запретит?
Любую идею Зураб мог реализовать в Пицунде — деньги и на металл, и на мозаику давали без проволочек. Когда он поступил в Академию художеств, археологи нашли в храме Пицунды мозаичный пол конца IV века. Глазам открылся орнамент, образы птиц, зверей. Древнее искусство потомки забыли. Во Франции Зураб научился делать шаблоны мозаик и витражей. Побывал тогда в мастерских молодых художников-сверстников, работавших в технике мозаики. Французы ничего от него не скрывали.