— А я вашего. Меня зовут Женевьева.
— А меня Эмманюэль. Это имя было в моде тридцать пять лет назад.
— Оно очень мягко звучит.
— Да. Ему не хватает напряжения. Текучее имя. Имя, вытекающее у вас между пальцев. И отвратительное уменьшительное: Мано. Я всегда давал в морду тем ребятам, кто меня звал Мано.
— Что за манера себя очернять?
— Я не очерняю себя. Не я выбрал это имя.
— Мне кажется, что всякий раз, вы испытываете неприятное чувство, когда речь заходит о чем-то, что касается вас. Но скорее всего, я ошибаюсь.
— Нет. То есть… Я себя очень люблю, но я себе не нравлюсь.
— Да у всех так. Уж не думаете ли вы, что я так уж себе нравлюсь? К счастью, вокруг так много интересных вещей.
— Любопытно…
— Что любопытно?
— Вы не спросили меня, чем я занимаюсь в жизни.
— Да? А должна была бы? Похоже, вы делаете в жизни то, что делаем мы все: живете.
— О, как хитро!
Она извиняется улыбкой, кладет руку мне на колено:
— Прошу прощения. Я люблю поддразнить. Но не зло. Ну ладно, чем же вы занимаетесь, чтобы добыть себе на пропитание?
Я сам вызвал вопрос, поэтому ответ у меня уже был готов:
— Ничем.
Если я рассчитывал произвести какой-то эффект, то он совершенно не удался. Она кивает головой:
— Почему бы и нет? Если у вас получается…
Если бы я ей сказал "я убиваю людей за деньги", она бы ответила так же, я в этом уверен.
Она любезно возобновляет разговор:
— У вас нет профессии?
— Есть. Я актер. Комедиант, как теперь говорят.
— Ну и как? Нет ангажементов?
— Угадали. Времена трудные… И потом, как бы выразиться поточнее? Я неудавшийся актер. Вот это правда. Не получается, и никогда не получалось так, как надо. Однако я старался. Отдавал всего себя. Работал. Но мне, похоже, чего-то не хватает. Не знаю чего, только чувствую, что не хватает. Я учился на курсах, всерьез, без дураков. Долго. Но делать нечего. Я играю фальшиво. Я получал совсем небольшие роли с помощью приятелей по курсам. И не был самым плохим. Но не был и хорошим. Тусклым. По сравнению с другими, если вы поняли. Я лез из кожи вон, был уверен, что нашел верный тон, чувствовал свой персонаж, но видел по физиономии режиссера во время репетиции, что все безнадежно. Тогда я понял. Я не актер и никогда им не стану. Я ничто. Вот. Вы опять скажете, что я очерняю себя?
И почему я ей все это рассказываю? Я никогда никому ничего не рассказываю. Что же заставило меня вывернуть наизнанку мою жизнь перед этой мамашей? Я ее даже не знаю! А может быть, как раз из-за этого?
Она ничего не говорит. Смотрит на грязные пятна на напольном ковре. Она забыла свою руку на моем колене. Я думаю, что если она похлопает меня по коленке со словами: "У вас депрессия, вы все видите в черном свете", или "Я уверена, что все не так уж плохо", или "В жизни существует не только театр", или "Вы еще молоды, соберитесь с силами"… Если она скажет мне что-либо подобное, то есть какую-нибудь глупость в этом роде, я ее вышвырну на лестницу со всем ее зоопарком. Немедленно!
Кажется, что пес проследил за моими мыслями шаг за шагом. Он становится передо мной, не сводя с меня глаз, и даже рычание вырывается из глубины его горла. Она не похлопывает меня по колену. Она поднимается, стряхивает крошки со своего свитера и говорит:
— Пора выводить Саша. А еще мне хочется выпить кофе в баре. Я заметила неплохое бистро совсем недалеко. Вы пойдете?
Я иду.
В это ее "неплохое" бистро мне никогда даже в голову не приходило заглянуть. Это банальное заведение невзрачной окраины, со столами из облупленного пластика, с темными фанерными панелями, стилизованное под английский паб, с розовыми бра в форме тюльпанов для создания интимной обстановки и электронными игрушками для молодежи в кожаных куртках, приобретенными кабатчиком, когда он понял, что любовное гнездышко, свитое им, силой эволюции нравов неумолимо скатилось к притону шпаны. В полную силу гремят децибелы, это час радостного столпотворения, какой-то подросток два раза врезается мне в спину, и добрая половина кофе выплескивается мне на рубашку. Я предлагаю прогуляться по кварталу. Она принимает мое предложение, хотя ее вовсе не смущает эта юношеская толкотня. Она выпила свой кофе маленькими глоточками с наслаждением, не пролив ни капли. Ну что ж, она везде как дома.
Мы прогуливаемся по широким авеню, как добропорядочные рантье. Она отпустила поводок Саша, который перебегает трусцой, низко опустив нос, от одного платана к другому, обнаруживая по запаху несомненно увлекательнейшие вещи, если судить по лихорадочным колебаниям жиденького плюмажа его хвостика.